Уездный город С*** (СИ)

Те документы, которые нашла Акулина, были не основной целью фоморы, но — полезным задатком, поэтому ставить всё предприятие под удар Диана Смит не рискнула и помогла своему информатору в решении возникшей проблемы. Единственным пригодным способом посчитали убийство, а для этого нужно было придумать, как запутать следствие, и подсунуть козла отпущения. Неизвестно, до чего бы они додумались, но фомора, следившая за Акулиной, прознала об адюльтере, и таким образом во всю эту историю оказался втянут Меджаджев.

Столкнувшись с бывшим приятелем, Горбач удачно вспомнил давнишнюю историю с дурачком, свидетелем которой также был, однако, в отличие от Руслана, удрал до прихода городового. И план сложился — одно к одному. И способ, подходящий маньяку, и буйный нрав Меджаджева, и его отношения с Акулиной. Способ показался орбачу тем заманчивей своей бескровностью и удачным антуражем: крови мужчина побаивался и не был способен на изощрённую, поражающую воображение жестокость, которой запоминались обычно серийные убийцы, а требовалось нечто особенное. омора же выполнять всю грязную работу за вещевика не собиралась.

А швея Дёмина в качестве подходящей жертвы подвернулась сама собой и впрямь поплатилась жизнью только за знакомство с Меджаджевым и сходный тип внешности.

Взаимное недоверие сообщников привело к тому, что каждый хотел свалить убийства на другого, и в результате повязаны оказались оба: с Наваловой от начала до конца расправился орбач, а вот двух других жертв глушила и топила фомора, привозившая чуть живых женщин для совершения «ритуала» в условленное место поблизости от «Взлёта». В итоге вещевик не мог соскочить, поскольку уже многое передал сообщнице, а та — потому что Горбач дураком не был и самые нужные документы передавать не спешил, искать же иные источники у неё уже не было времени.

Главным, за чем фомора охотилась, были чертежи проекта реактивного двигателя, переданные вещевиком в самый последний момент, уже после заключения Меджаджева под стражу, когда Горбач решил, что план их полностью удался. Выходило, что Титову чертовски повезло: микрофильмы он перехватил буквально чудом.

Нашлось место в этой истории и старику Богданову, хозяину взорванного дома. С ним Горбач познакомился еще в своей молодости, сошёлся на почве любви к краеведению. Одинокий старик привязался к своему новому знакомцу и незадолго до собственной смерти посвятил Горбача в тайну подземных коридоров. Правда, хитрый старик не доверился ему полностью и дверь показал ту, которая находилась в особняке самого вещевика. О том, что такой же проход имелся у самого Богданова в подвале, Горбач узнал совсем недавно, когда уже составил знакомство с Дианой Смит и увяз в этой грязной истории. Как сама фомора обнаружила эти ходы, он точно не знал, но по некоторым недомолвкам пришёл к выводу, что у неё на родине тоже были такие же, и она даже полагала, что коридоры эти связаны в единую сеть.

На этом вопросы как будто иссякли, и Натан умолк, перебирая в голове факты и детали и прикидывая, не забыл ли что-нибудь.

— Погоди, я не поняла, — вдруг подала голос Брамс, которая выглядела до крайности растерянной и озадаченной. — Получается, всё вот это — три убитых женщины, предательство пусть бывшего, но друга и измена — всё просто потому, что его отец продулся в карты и не оставил сыну большого наследства?! Но ведь на «Взлёте» такое огромное жалование. Куда столько?!

— Наследство тут, пожалуй, ни при чём, — медленно проговорил Титов, разглядывая вновь впавшего в прострацию и словно бы не слышащего их Горбача. — Есть такой сорт людей, которые полагают себя выше прочих. Их жизнь и их интересы, по их мнению, превыше всех иных, а окружающие люди и уж тем более такие эфемерные понятия, как честь и верность, не имеют для них ни малейшего значения, только цену. Наследство здесь просто повод, иной раз им являются вещи куда менее значимые. Помните, как там в книжке было: «Я человек и право имею»… Только тут случай малость другой, здесь раскаяния ждать не приходится.

— Да, имею! — вдруг взорвался Горбач, резко повернувшись и подскочив с места. — Я дворянин, я должен был наследовать землю, по праву принадлежавшую моим предкам! А у меня всё отобрали, чтобы отдать грязи, прирождённым рабам. И ради этих рабов я должен на заводе вкалывать, с утра до вечера пылью и солидолом дышать, чтобы этих жрущих с утра до ночи животных от кого-то там защищать?

— Долг дворянина — служить царю, Отечеству и защищать свою землю, — процедил Титов, медленно поднявшись. Он судорожно стискивал кулаки, пытаясь унять бешенство: бить арестованного — последнее дело, да поручик к тому же чувствовал, что одним ударом не ограничится, а, чего доброго, покалечит. — Не всё, что всплывает на поверхность, — это сливки общества. Дерьмо тоже не тонет.