Удивительные звери(Повесть, рассказы, очерки)

После копченого ленка чай пьется с особым наслаждением, и даже гнус не может омрачить моего восторженного настроения, вызванного созерцанием девственной природы Хехцира.

Как все-таки хорош этот уцелевший от топора уголок! Семнадцать лет тому назад я завез сюда 43 буреинских соболя. Они хорошо прижились. Выпустить бы на Хехцире пятнистого оленя, енота-полоскуна и, может быть, горала. Ведь Хехцир со временем станут охранять еще больше, чем сейчас. На его территории должны быть собраны почти все представители фауны и флоры Приамурья и Приморья, кроме тигра и леопарда.

После краткого отдыха двигаемся дальше. Кончается старая гарь, мы вступаем под покров не тронутого человеком и огнем древнего леса. В нем царствует полумрак. Почва захламлена повалившимися старыми деревьями. Травянистый покров развит слабо, его заменяют стелющиеся по земле лианы. Высоко в небо уходят темно-зеленые кроны вековых кедров, толщина стволов которых превышает зачастую два обхвата. Мы подходим к старой липе, на ее коре царапины от когтей гималайского медведя, а вот и огромное дупло: в него вместе с карабином проворно залезает Подгурский и сообщает нам, что при нужде здесь можно с успехом укрыться от непогоды. Я фотографирую егеря. В этом лесу — как в джунглях: темно, сыро, душно. Растут колючие кустарники: аралия и дикий перец. Крупные, ярко раскрашенные насекомые копошатся в соцветиях лабазника. Тропические птицы — широкорот, желтая мухоловка — перепархивают в кронах деревьев.

— Посмотрите, — шепчет Подгурский, — никак живая лиана!

Я поднимаю глаза кверху, пытаясь лучше разглядеть ветвь бархата, перевитую какой-то необычайно узорчатой лианой, но она движется. Да ведь это же большая змея! И зачем она так высоко лезет?

— Гнездо чует, — поясняет Подгурский. — Полоз — охотник до птичьих яиц и птенцов. А что там мелькнуло в стороне? Никак непальская куница.

Шедший впереди Подгурский остановился, подав рукой знак молчания. Вскоре я понял причину его настороженности: в нескольких десятках метров от нас под перистолистным маньчжурским орехом стояла самка изюбра с теленком, черными выпуклыми глазами всматриваясь в пришельцев. Своим телом она прикрывала детеныша, видимо, соображая, в какую сторону ей броситься. Мы разглядывали ланку несколько минут, прежде чем она решилась на первый прыжок, беззвучно исчезнув в зеленой густой заросли лещины. Подгурский был нескрываемо рад, что сумел так близко подойти к сторожким оленям.

Подъем становился все круче и круче. По опушкам росла амурская сирень, усыпанная белыми гроздями душистых цветов, ярко выделяющихся на фоне елового лапника. Травы на лужайках были густы и разнообразны. Особенной высотой отличались какалия копьевидная — самая высокая трава Приамурья и дудник с белыми зонтичными соцветиями на верхушках. Пышные альпийские лужайки сменялись каменными россыпями, среди которых сновали сеноставки — мелкие грызуны из семейства заячьих. На одной из полян у самой вершины сопки с заболоченной почвой мы обнаружили дикую свинью с выводком маленьких полосатых поросят. Видно было по всему, что свинья давно облюбовала это место, не посещаемое летом медведями и волком. Мы нашли пять ее «гнезд» — гайн, сделанных из травы и мелкого кустарника, имеющих крышу и два входа внутрь. В таких гнездах поросята могли с успехом укрыться от непогоды, нападения гнуса и пернатых хищников. Сочные корни и побеги росли в изобилии, вода — рядом.

— А у меня раньше было представление, что кабан — житель низменных, заболоченных мест, — замечает на ходу Подгурский.

Прельстившись одной из живописных альпийских полян, на которой легкий ветерок отгонял гнус, мы опустились на траву.

До чего же здесь красиво, торжественно!

— Да, места здесь живописные, — согласился Подгурский.

Хехцир всегда привлекал к себе художников. Лучшие пейзажи Высоцкого, Зорина и Шишкина написаны на Хехцире. Кинокартины «Хабаровский край» и «Тигроловы» снимались на Хехцире.

— Ну что, пошли дальше? — предлагает Подгурский.

Солнце уже клонилось к горизонту. Громадные кучевые облака высоко уходили в голубое небо своими конусовидными белоснежными вершинами, предвещая хорошую погоду. Мы торопились засветло добраться до перевала. У подошвы Хехцира нам казалось, что хребет имеет только один склон, но вот уж несколько часов мы то карабкаемся на вершину, то спускаемся в распадок, а центральный водораздел все еще маячит впереди грядой заросших сопок. Изредка нам встречаются следы изюбров и кабанов, следов медведя нет, его привлекают в это время ягодники, растущие в низинах. В горы зверь придет тогда, когда поспеют желуди и кедровые орехи, кстати, урожай их в этом году ожидается хороший. Идущий впереди Подгурский останавливается и сворачивает к старому толстому дереву. Подхожу к нему. Перед нами ребристая береза. На ее коре множество медвежьих царапин. Вместо сука зияет черное отверстие, идущее внутрь дерева.

— Впервые вижу берлогу гималайского медведя в березе, — говорю егерю и фотографирую редкую находку.