Удивительные истории о котах

Ну как объяснить ребенку, что кошки просто так не исчезают: или под колеса попала, или какие-нибудь бездомные псы загрызли. А может, крысиного яду где хватанула. Короче, можно не ждать чуда и подарить нерастраченную нежность новому питомцу.

Но дочь изрисовывала альбомные листы пятнистыми бело-черно-рыжими кошками с разными глазами: одним голубым, а вторым желтым. Потому что Джулечка – единственная в своем роде кошачья личность, и замене не подлежит. Что касается разноцветных глаз, то соседка в деревне нам говорила, что такие кошки одновременно два мира видят: наш и еще какой-то. А вот какой именно, не сказала. Но ведь кошки и с одинаковыми глазами куда лучше человека видят.

– А если кошка видит другой мир отсюда, то из другого мира она нас видеть может? – поинтересовалась Яна.

Ох уж эти дети – спросят так спросят.

Потом вроде как все подзабылось. Яна пошла в первый класс, Федюня в восьмой, у всех хватало забот. Пятнистые кошки в Янином альбоме появлялись все реже.

Но когда-нибудь это должно было произойти.

Кошатники бывшими не бывают. Они бывают только между первым и вторым, вторым и третьим, и далее по списку – хвостатыми повелителями их быта. Ведь туалет без кошачьего лотка – какой-то неполноценный туалет. А если некому дать на пробу свежую колбасу… то как узнать, что эта колбаса вообще свежая? А сметана?

Вот только от Федюни мы ничего такого не ожидали. Пацан и пацан, без всякой этой девчачьей слезливости и сопливости.

Поэтому, когда наш мальчик, вымахавший уже выше папы, пришел домой и с виноватой миной вытащил из-за пазухи маленький пушистый комочек, удивились все. А Яна подпрыгнула и радостно воскликнула:

– Новая Джулечка!

– Ну уж нет, – брат не выпускал из ладони белоснежное создание, позволяя сестре, вставшей на цыпочки, гладить нежную шкурку одним пальцем, – хватит нам всяких Джулечек. Придумаем новое имя. Что там, кстати, еще было?

– Офелия, – подсказал папа.

– А это кто? – удивился Федюня.

– Это то, что «там еще было». У Шекспира. Кроме Джульетты.

– Ну ладно. Пусть будет Офелией, – неожиданно согласился Федюня.

Я было подумала, что с Офелией тоже все плохо кончилось, но торопливые кошачьи крестины уже состоялись двумя голосами против общего молчания.

Малышка вела себя тихо, таращилась на окружающих маленькими голубыми глазками и выбираться из глубокой Федюниной ладони не спешила.

– А она откуда у тебя? – осторожно спросила я сына.

– Приятель отдал.

Послушайте, я как-то плохо, оказывается, думала о современной молодежи. Я считала, что они, собираясь вместе, обсуждают компьютерные игры, машины и телефоны. На худой конец, киношку. А они пристраивают в добрые руки крохотных беззащитных кошачьих детенышей.

– У них там кошка подзагуляла, – объяснил Федюня, – принесла целый выводок. Не квартира, а звероферма какая-то… Я взял самую симпатичную. Чтобы Янке было чем заняться.

Заботливый, да.

Кстати, Офелия моментально обрусела и превратилась в Фильку.

Невзирая на обещание брата, Янке счастья так и не перепало, Филечку Федюня почти не спускал с рук. Хорошо хоть в школу не носил. Но в своей комнате оборудовал ей уютный домик с когтеточкой. Еще строго-настрого запретил нам кормить ее «чем попало», а потребовал денег и забил холодильник кошачьими пакетиками.

– Мне только кажется, или кошка ведет более здоровый образ жизни, чем мы? – спросил муж.

– У нее просто нет выбора, – ответила я.

– А у нас? – задал философский вопрос муж. – Я, может быть, тоже правильного мяса хочу.

Это был риторический вопрос.

Нет, риторическое восклицание. Тихое риторическое восклицание.

Хорошо, что Федюня не принес щенка ньюфаундленда. Вот тогда мы бы безо всякого мяса остались. Даже без неправильного.

К лету Офелия превратилась в грациозную белоснежную красавицу. Характер у нее был спокойный, как и подобает красотке, которая знает себе цену. Федюня души в ней не чаял.

Янка ревновала. Но относительно тихо. В отсутствие брата ласкалась с кошкой, но та, хоть и позволяла себя гладить, сама к Яне не шла. Вот когда Федюня подходил к дому, Филя, угадывая его приближение своей нечеловеческой интуицией, делала стойку у входной двери, царапая коготками косяк и нетерпеливо помявкивая. Всех остальных она терпела как данность и встречать у дверей не собиралась – слишком много чести.

Когда мы выехали на дачу, Офелия отчаянно мяукала в переноске всю дорогу, а в самом доме забилась под старую бабушкину кровать и двое суток оттуда не вылезала. Лишь иногда мелкими перебежками перескакивала под шифоньер, принюхивалась к беленой печке, делала свои дела в лотке и пулей на полусогнутых мчалась обратно под кровать. Поесть соизволила только на вторую ночь.

Федюня ходил вокруг кровати, нараспев произнося:

– Офелия, красавица, выходи, а? – потом срывался: – Филька, дура трусливая, вылазь, говорят тебе! Только посмей под кроватью нагадить! Я за тобой убирать не буду!

Ничто не помогало. Только два золотистых глаза панически таращились из подкроватной темноты.