Имя Берди мне ни о чём не говорило. Как-то Мирон обмолвился, что он из Чингизидов, а с Батбояром у них были натянутые отношения, близкие к враждебным. Вот кто знал, что этот толстяк племянник самого улус-бека? Балда! Не мог всё как следует разузнать и поторопился. Ругался я на самого себя не по одному разу.
В саду, распушив цветастый хвост у фонтана, дававшего спасительную прохладу, выхаживал павлин. Вычурный кипчакский орнамент проходил по самому низу белоснежной стены дворца. Пол крыт узорчатой плиткой, а мягкий ворс искусно вышитых ковров приятно щекотал стопы. Достаточно деталей чтобы составить представление о уровне богатстве хозяина.
Крепко связав руки, меня провели анфиладой комнат в тенистый внутренний дворик. Под его решетчатым сводом, увитым виноградной лозой, в небольшом бассейне, отделанным диким камнем, нежился молодой мужчина с изящными чертами лица и аккуратно выбритой бородкой рыжего цвета.
Бросив меня перед ковром, довольно далеко от бассейна, надсмотрщики, пятясь задом и без конца кланяясь вышли. А их место заняли богато одетые воины с саблями наголо.
Открыв глаза темник посмотрел на меня, как на пустое место, и бросив несколько слов, поднялся. К нему подскочили наложницы накинули шёлковый халат с вышитым золотом журавлями и пагодами. Пройдя к топчану мужчина сел, скрестив по-турецки ноги, и взял в руку фарфоровую пиалу, время от времени пригубливал её. Я хорошо рассмотрел утончённые, в кой то мере благородные, черты лица. Изумрудный цвет глаз контрастировал с густой рыжей шевелюрой и лишь лёгкий раскосый разрез выдавал его отношение к монголоидной расе.
Хан пил и внимательно и с интересом смотрел... каталог. Предметы, что лежали рядом с ним мне были хорошо знакомы: мензульный комплект, походный светильник, компас, папка с чертежами.
Допив чай, темник оторвался от просмотра и выкрикнул пару фраз. Меня рывком подняли, развязали руки. Размяв руки, выпрямился и присел, подобрав колени стараясь не смотреть на уставленный яствами столик.
— Всё упрямишься урус? — наконец заговорил хан. — Глупо! Мои люди были в твоём городке. Всё вызнали. Холопов беглых нашли, огнём жгли. Все рассказали, — на русском Берди разговорил сносно, немногим хуже Мирона. — Винись и проси пощади! — голос его буквально зарычал. — И тогда! Смерть твоя, будет лёгкой. А будешь упрямиться, — хан грозно свёл брови, почему-то это особенно хорошо получается у восточных людей, — повелю снять с тебя живого кожу и набить её соломой, а тело брошу шакалам на съедение. Мои палачи сделают так, чтобы ты долго остался живой. Ты уже с ними хорошо знаком? Не так ли.
Берди взяв плеть, указал ею на многочисленные ожоги и рубцы, оставленные палачом.
Я ухмыльнулся в ответ, краешком рта, что ещё остался подвижным после пыток, покачал головой:
— Палачи у тебя хороши, спору нет. Не зря свой хлеб едят, усе жилы живьём вытягивают. Седмицу ешо подожди и признаюсь.
Берди изобразил недоумение:
— Признаешься?
— Обязательно! На что укажешь, в том и признаюсь. И в том, что папу римского руками голыми удушил, и в том, что султана мамлюкского зубами загрыз.
Берди подался вперёд, положил руки на бедра и внимательно посмотрел прямо в глаза.
— Шуткуешь? А ведь ты не похож на гостя, урус. Отчего не валяешься в ногах? Отчего пощады не просишь! — с напором продолжил темник.
— Потому как не вижу в том смысла. Всё на свете имеет начало и конец, а коли судьба распорядится, чтобы с жизнью расстался, так тому и бывать.
— Много лишних слов. Отвечай, зачем хотел меня видеть?!
— Ворон ворону глаз не выклюет.
— Мзды хочешь предложить?
— Нет, — ответил я хану.
— Что? — бровь на его лице взмыла вверх. — А-а-а. Будешь оправдываться, кричать, что невинен, что напраслину возвели? Или признаться надумал? А, урус?
— Много лишних слов, хан.
Берди перекосило от злости, он вскочил и, подбежав ко мне, выхватил саблю, замахнулся, но… бить не стал. Аккуратно прижал острие к шее. На коже выступили алые капельки крови.
— Хитрый урус. Захотел лёгкой смерти. Да?
— Дураки токмо смерти хотят, а мне ешо пожить охота. Казнить же всегда успеешь, прежде выслушай. Кто на меня напраслину возвел, без интереса. Одно скажу, есть у меня товар подходящий. Жизнь на жизнь сменяю.
— И чью жизнь ты хочешь на свою поменять? — ехидно поинтересовался у меня хан.
— Догадайся с трёх раз.
— Пугать меня вздумал, урус. Ха! — он поднял кончиком меча мой подбородок. — В глаза смотри! Что видишь?!
— Дурака вижу, что слову не хочет внимать.
Глаза хана загорелись, ноздри разулись, а лезвие сабли протянулось глубже, оставив за собой кровавую полоску.
— Выслушай прежде. После, решать будешь, — я решил немного сдать назад.
— Говори, — прошипел хан словно ядовитая змея.
— Тайна сия велика безмерно. Лишние уши, — я кивнул на стражников, — и тебя, и меня в могилу сведут.
— Даже так?! Любопытно, урус. Но если лукавишь! — Берди сделал страшное лицо. — Казнь твоя будет ужасна.