— Так или иначе, мы вращались в разных кругах — она среди привлекательных и обаятельных, а я вокруг собственной оси. Наше общение началось, когда ее пьяная мать пришла к нам в школу, а я выставила все так, будто она ко мне. В ответ она стала моим щитом в обществе, благодаря ей, меня почти перестали травить.
— Ваше общение строилось на том, что вы друг друга защищали, правильно понимаю?
— Не совсем. Это был единственный раз, когда я сделала что-то для нее, а следующие 9 лет, — я провела пальцем по кольцу, — она возилась со мной, как с маленьким ребенком. Она учила меня краситься, помогла устроиться на первую работу, мы вместе жили и переехали в Москву. До последнего дня она присматривала за мной.
Конечно, я не сдержалась и разревелась. Сбросив с ног белые тапки, я забралась на кресло с ногами и уткнулась лицом колени.
— Простите.
— Не стесняйтесь, это кресло предназначено для того, чтобы на нем плакали. К тому же, плакать, когда умирает самый близкий человек — это нормально. Хотите знать, как я это вижу? — я угукнула, — Арина была для вас родительской фигурой. Образ взрослого, чье мнение и внимание особенно важно ребенку. Несмотря на то, что у нас совсем небольшая разница в возрасте. Что вы думаете об этом?
Если верить моему книжному опыту, то Арина была тем самым человеком, к которому я, как к матери или старшей сестре, я шла со всеми событиями и проблемами. Первая влюбленность — Арина узнавала об этом, казалось, раньше меня. Конфликт в школе — разбираться шла она, а я из-за ее плеча наблюдала.
— Вы правы. Знаете, когда я поступала в училище, другие абитуриенты ждали результатов вступительных экзаменов с родителями, а я с Ариной. Она ради того, чтобы три часа простоять под дождем у корпуса, отпросилась с работы и, несмотря на то, что мы обе знали, что меня не могли не взять из-за статуса сироты, вместе со мной была в нереальном восторге.
Арина радовалась моим победам больше, чем я. Арина переживала мои неудачи вместе со мной. Арина злилась, когда меня обижали, сильнее и дольше, в то время как я быстро об этом забывала. Когда я выпускалась из школы на линейке с букетом цветов стояла она. Такие же цветы я ей вернула позже — вложила в гроб десять белых роз, туда, где должны были находиться ноги.
— Я даже представить не могу, насколько вам больно…
Я оборвала ее на полуслове:
— Больно — это не то слово, которым можно описать то, что я чувствую. Я осталась совершенно одна, у меня же никого нет. Почти. Это не справедливо, за что у меня забрали и ее? За то, что я воровала из магазина в 15 лет? Какие еще грехи я совершила, за что меня наказывают? Что? Уныние? А как не “унывать”, когда со мной не происходит ничего хорошего? Арина была подачкой, хоть какой-то просвет, но и ее у меня забрали! Почему тогда равноценно не наказывают убийц или насильников? Тех, кто украл не шоколадку, а миллионы рублей? Нет, им позволяется строить себе дачи размером с Нижегородскую область, — мгновение и я уже стояла перед столом Анастасии Леонидовны, нависая над ней, — простите.
— Ничего страшного, — она солгала, ее правая рука застыла у кнопки тревоги. — Прежде, чем я вас отпущу, расскажите о человеке, который вам обеспечил пребывание здесь, пожалуйста. Насколько я могу судить, вы очень дороги этому человеку. Дело даже не в деньгах, потраченных на размещение. И, будем честны, она заплатила, чтобы никто не интересовался кто вы друг другу. Дело в силах и участии в вашем лечение. Энже Витальевна ежедневно звонит в клинику и общается со мной и вашим психиатром.
— Энже особенный человек, — я снова села, — но почему она столько для меня делает — я не знаю. Благодаря ей, я держалась до последнего, и я знаю, что она меня не оставит, но… я же не могу пользоваться ее добротой. Понимаете, она — талантливая, умная, красивая девушка с огромным сердцем, а я — самое убыточное, ненадежное и того не стоящее вложение. Ее вера и труд уходят в никуда, хотя она могла бы изменить мир к лучшему.
— Разве то, что она делает для вас, не делает мир лучше?
— Это опасно для общества. Объективно, я — отброс. И, если бы я умерла раньше, то 15-летняя девочка не покончила бы с собой.
— Вы заставили ребенка убить себя?
— Косвенно. Я должна была отговорить ее.
Я не смогла признаться еще одному человеку в том, что причиной тому была моя ложь, но Анастасия Леонидовна будто все знала: