Удалённый аккаунт

— Я выпрыгну! — заверещала она, а ее крик подхватило уличное эхо. — От****сь от меня, блядь!

За моей спиной подростки стали выкрикивать призывы к действию:

— Давай, прыгай! — а затем скандировали, — да, смерть! Да, смерть! Да, смерть!

Я в изумлении на долю секунды обернулась, а Наташа высунула из окна одну ногу. Я дернулась, чтобы ее ухватить, она пошатнулась, но вовремя ухватилась за оконную раму, крича, чтобы я отошла.

— Подожди, — я подняла ладони, — я не буду подходить, я просто хочу поговорить.

— Я не буду с тобой разговаривать!

— А со мной? — произнесла Тамара Федоровна над моим плечом.

— Ты, старая сука, иди нахер!

Я вытянула правую руку, блокируя вход, и тихо попросила директрису оставить вдвоем.

— Я не буду тебя останавливать. Давай сделаем вид, что я тебе переубеждаю? — она недоуменно взглянула на меня, — крикни что-нибудь, будто я тебя отговариваю.

— Пошла нахер!

— Именно. Мне неинтересно тебя переубеждать, но, видишь ли, я писательница. Чтобы писать хорошие книги, мне нужны интересные истории. Расскажи, почему ты хочешь умереть? Почему ты не считаешь, что сможешь нормально жить? — я ужасно импровизировала, но деваться уже было некуда: ложь уже лилась потоком.

— А что тут непонятного? — она заинтересовалась и машинально попыталась перекинуть свою конечность обратно.

— Стой так, иначе они нам помешают, — потребовала я.

Наташа села на оконную раму.

— Ты напишешь обо мне книгу? — ее лицо, несмотря на мешки под глазами и красные пятна на лице, выглядело детским, а задавая этот вопрос, она вовсе напомнила мне пятилетку после истерики из-за конфет.

— Если хорошо расскажешь, то напишу.

Кто-то из комнаты ухватился за ручку, но тут же отошел, когда я раздраженно махнула рукой.

— Я родилась 25 июля 2007 года.

Боже, подумала я, совсем малышка еще! И никак не вязался год, который я помню, с измученным образом ребенка, рожденного тогда.

Стоит ли верить ее словам — судить не мне, конечно. Однако, даже если приуменьшать и делить на три то, что она говорила, рассказ менее ужасным не станет. Наташа Казанцева — внучка некогда успешного бизнесмена, конкретная деятельность которого не была указана, мне стало известно только то, что в его собственности находились местный телеканал, несколько ресторанов и что-то еще. По воспоминаниям самой Наташи, ей больше всего запомнился ресторан на Большой Покровской, там висели круглые брендированные часы «Camel» и подавали острый суп харчо. Они с матерью часто ходили туда поесть, когда ей не было и пяти лет, и там же ее мать, — Ольга, — работала бухгалтером. Хотя «работала» — это громко сказано, потому как появлялась в своем кабинете от силы пару раз в месяц, чаще посещая заведение ради еды. И тогда жизнь была не так плоха. Отец Наташи жил с ними, исправно посещал завод «Красное Сормово», но с каждым днем возвращался все позже и позже, пока однажды не исчез из их жизни.

— Мы с твоим отцом разводимся, — только и сказала Ольга, а Наташа не стала больше ничего спрашивать.

У ее матери, помимо статуса «золотой молодежи», была еще одна особенность — аутоиммунное заболевание, которым оправдывалось абсолютно все.

— После того, как папа не вернулся, — Наташа смотрела куда-то вдаль над крышами домов, — она стала чаще и чаще приводить своих друзей, они гуляли до утра. Мне очень запомнилась мамина подружка Катя. Ей было лет 25, автозагар, очень короткая юбка и высокие сапоги на шпильках. Мама почему-то разрешала ей не разуваться дома.

Гулянки набирали обороты, появлялись новые люди, а с ними и новые развлечения. Сначала Ольга и Катя сидели «по-девчачьи» с вином, немного позже у мусорного ведра под раковиной стали появляться невысокие прозрачные бутылки. Когда Наташе было около 10 лет, то вечером после школы, когда она вернулась с дополнительных занятий, которые посещала, чтобы реже бывать дома, из квартиры ей в лицо ударил негустой, но со специфическим запахом дым.

— Сигаретный я уже не чуяла тогда. Им воняла вся моя одежда, учебники даже обувь, поэтому другим детям запрещали со мной общаться, потому что думали, что я курю.

Травяной, терпкий аромат въелся пуще табачного, а взрослые, окружавшие Ольгу и она сама, всегда были в хорошем настроении. Продлилось это около года, и этот период Наташа вспоминала весьма положительно, так как мать была к ней даже ласкова. В порыве Ольга и ее друзья однажды взялись читать Наташе вслух.

— Лучший вечер эвэр, — девочка улыбнулась, — они по ролям читали мне “Золушку”, но добавляли смешные детали. Типа, у Золушки гнили зубы и из дырок ползли опарыши, когда она улыбалась, а иногда черви путали дорогу и выползали через “черных ход”, поэтому за ней всегда тянулась дорожка из них.

Я сморщилась, ведь боялась насекомых больше всего на свете. Настолько, что в начальной школе мне померещилось, что я из уха достала белую личинку.

— А навозные мухи откладывали свои яйца у нее прямо в волосах…

— Давай эти подробности опустим, — взмолилась я.