Приближались мои выходные, и, недолго думая, я решила, что должна приехать к ней на «альтернативную могилу». Хотя всего 10 дней назад была зарплата, остатков от нее на поездку хватало с трудом. В основном из-за того, что билеты за сутки до отправления продавались втридорога. С одной стороны, я должна была отложить поездку до лучших времен, но делать этого не стала по двум причинам. Во-первых, я ощущала вину за то, что никак не поучаствовала в организации ее похорон. А во-вторых, формулировка “до лучших времен” — это не моя история, они, как правило, у меня не наступали и отказываться смысла не было. Если бы я знала, чем вся эта затея для меня обернется, то осталась бы в Москве.
Один только вид пустующего места начальника воодушевлял и дарил надежду на тихий день. Кости с нами больше не было, и на смене присутствовали все, кто еще числился в штате. Рабочей атмосферу было сложно назвать, ведь практически каждый занимался чем-то отвлеченным — Кристина и Катя болтали, Дима увлекся держателем для скотча и методично покрывал слоями ленты короб, Марина и Лариса пили кофе, только Паша до того как отвлекся на меня заносил данные по продажам в таблицу. Чего ради — одному Богу известно, так как он просто выписывал цифры из сводки в личном кабинете. Но стоило ему увидеть меня, он вознес над головой пластиковый пол литровый стакан — в таких обычно подают пиво в круглосуточных разливайках, а от горячих напитков они скукоживались. И экземпляр, оставленный мной на чужом столе, я мучила весь день, а потому он походил на останки раздутого червя.
— Ты все утро сидел с грязным стаканом и ждал меня?
— Да!
— Я принесла кружки, — включилась Кристина и указала на обеденную зону. — Мальчикам черные, а девочкам белые.
Я принципиально взяла черную, приклеила на нее стикер и подписала “не пить, кружка Акылай — она ядовитая”.
Евгений так и не пришел, но это не освобождало нас от террора — он прекрасно справлялся дистанционно, что позволяло нам вдоволь обсудить, какая же он все-таки тварюга. Говорила, конечно, в основном я, остальные же при каждом моем остром слове как-то нервно дергались и иногда мне напоминали о камере. Все так ее боялись, что всякий раз, когда брали в руки телефоны, отходили в слепую зону. Первой решила перевести тему Кристина:
— Слушай, я с тобой поговорить хотела.
Я без особого интереса разглядывала ее, ожидая продолжения. Кристина будто застряла в 2010 году и осталась представителем исчезающего вида субкультуры ванилек: густая челка надежно скрывала ее брови, о существовании которых можно было только догадываться, губы она плотно замазывала тональным кремом, а толстые кривые стрелки смотрели в разных направлениях, как указатели на дороге.
— Прости, если я тебя обижу, но тебе реально не интересно, кто ты?
— Тебе кажется, что я — мышь летучая? — она определенно не поняла моих слов, поэтому пришлось пояснить, — я думаю, что я человек.
— Ну, в смысле, по происхождению.
— Человек, произошедший из Нижнего Новгорода.
— Ты не понимаешь, — Кристина даже не догадывалась о том, что не догоняла на самом деле она, — ты никогда не хотела увидеть свою маму? Посмотреть ей в глаза? Высказать все?
— Высказать что? Мне нечего ей сказать.
— Она же тебя бросила!
— Я учусь на чужих ошибках, — я откинулась на спинку стула, — видела уже к чему это приводит, и, как показала практика, в 100 % случаев к разочарованию. Понимаешь ли, не всегда биологические родители оказывались алкашами. У меня была одногруппница Лида, она тоже загорелась идеей воссоединения семьи и встретилась с родственниками — вполне нормальными и даже благополучными людьми.
— Ну, — Кристина глубоко кивнула, — видишь!
Я выдержала паузу в надежде, что она поймет, в то же время и Кристина ждала от меня разжеванного продолжения.
— Боже. Если благополучные люди не нашли желания встретиться с брошенным ребенком, значит, он им не нужен. Очевидно, что если за столько лет никто не связался со мной, значит, мне не следует напрашиваться. Для этих людей я призрак прошлого.
— Нужно отвечать за свои поступки же…
— Я что, бог? На страшном суде ответят. К тому же, а если я — результат изнасилования, а?
— Это не повод бросать ребенка.
— Это повод сделать аборт.
Ее лицо скривилось.
— Это убийство!
Я взяла в руки нож, без конкретных намерений, занесла его немного над головой:
— Вот, что значит убийство.
Оказалось, что Паша был невысокого мнения обо мне: он вскочил со своего места так, что стул перевернулся, а неустойчивый белый стеллаж покачнулся от удара. Все взгляды были обращены к нам, хотя канцелярский нож я даже не выдвинула и не имела намерений нанести Кристине какой бы то ни было вред, помимо морального.
— Обед, — выкрикнул Паша, забыв от шока родной язык, — Акылай, пойдем вместе… обед.