– Как поживаешь, Дженни? – спросил Егор, продолжая изучать журнал. Этот вопрос не был задан для начала дежурного разговора, в нем не присутствовала небрежность.
Оставив ложку на блюдце, я медленно подняла голову и посмотрела на Егора. Его лицо было спокойно, равнодушно, но щека дернулась… Или померещилось?
– Хорошо, – ответила я.
– Я рад. – Он помолчал немного, затем устремил взгляд на меня и добавил: – Прежде чем что-то сделать, надо хорошенько подумать. Согласна?
И тут до меня дошло: Егор сидит здесь не просто так. Он ждал меня… Но зачем?
– Да, – сказала я, опять взяла ложку и принялась вылавливать из кружки листики чуть потемневшей от кипятка мяты. Они ускользали, а может, я попросту превратилась в неловкую неумеху. Пальцы задрожали, потому что ко мне все еще был припечатан обжигающий льдом взгляд Егора.
– Тогда не совершай ничего, что нарушит покой этого дома, – сказал он тише, но каждое слово отчетливо прозвенело в ушах.
– Я не понимаю, о чем ты, – пожала я плечами, старательно наполняя голос легкостью.
Отложив журнал и сделав последний большой глоток, Егор со стуком поставил чашку на стол, поднялся и вышел. Терпкий аромат его парфюма (вовсе не такой, как у Павла) запоздало влетел в нос. Будто ко мне неожиданно вернулось утраченное обоняние.
«Он догадывается?» – пронеслась отточенная мысль, оставившая после себя дрожащий болезненный след.
Положив руки на стол ладонями вниз, я некоторое время сидела неподвижно, пока сердце не вернулось к привычному ритму. А затем тряхнула головой и уверенно произнесла:
– Этого не может быть.
Розы мужественно простояли неделю, радуя меня каждый день. Я подрезала их, меняла воду и даже говорила: «Не увядайте, вы такие красивые…» Теперь нам с Павлом было сложнее проходить мимо друг друга просто так. Он или быстро касался моей руки, или шептал ласковые слова, или тянул меня в те комнаты, куда редко кто заходил. Один раз у Павла получилось забрать меня из школы, и мы обедали в кафе, усевшись рядом.
– Хочешь попробовать салат?
– А ты мой пирог?
Я заметила, что рядом с Павлом аппетит явно возрастает. И так хорошо было сидеть в обнимку на мягком диване и слушать медленную музыку, наполняющую уютный зал. И хотя я не понимала половины английских слов, но казалось, будто все песни написаны про нас.
В пятницу на меня нахлынуло вдохновение. То самое, особенное, когда невозможно терпеть, а нужно немедленно взять альбом, краски и начать рисовать. И на этот раз в качестве композиции победил вид из окна. Я хотела, чтобы на бумаге обязательно появилась оконная рама, а уж за ней пейзаж.
Обойдя чуть ли не все комнаты второго этажа, я пришла к выводу, что в конкурсе на самый лучший вид победила библиотека. Разложившись на широком подоконнике, придвинув высокую тумбу, я махнула рукой на некоторые неудобства и принялась рисовать. Акварель не всегда меня слушалась, но я соскучилась по ней, и рисунок стал получаться сразу.
– Дженни, – раздался за спиной голос, и я обернулась. – Еле тебя нашел. – Павел улыбался. – Спряталась за шкафы… И мобильник опять где-то забыла.
– Звонил?
– Да.
– Ага, забыла, – согласилась я, оглядываясь. Видимо, вдохновение настолько меня захватило, что я и не вспомнила про телефон.
– Поехали в кино. – Павел подхватил меня, посадил на свободное место на подоконнике, встал напротив и скользнул ладонью по моей ноге.
– Прямо сейчас?
– Да. Я посмотрел сеансы, есть пара удобных.
– Ну-у… – нарочно протянула я и засмеялась. Конечно, я была согласна, и вообще, не имело значения, какой фильм мы будем смотреть. – Поехали!
Сидеть на подоконнике было удобно, мне нравилось, что наши губы находятся на одном уровне и не нужно вставать на цыпочки. Наверное, Павел прочитал мои мысли, его серо-голубые глаза заискрились, будто за окном лил серебряный дождь, который отражался и в зрачке, и в радужке. Павел притянул меня к себе, и уже через секунду мы целовались так, будто не виделись тысячу лет. Я обвила его шею руками и с удовольствием впитывала головокружение…
– Павел! – изумленный, наполненный тяжестью хрусталя, голос Елены Валерьевны разорвал тишину и оторвал нас друг от друга.
Павел развернулся и загородил меня спиной, давая возможность прийти в себя. Теперь я не могла видеть его лицо и не знала, какие чувства он испытывает. Безусловно, Елена Валерьевна поняла, чем мы занимались… Двух мнений по этому поводу быть не могло.
– Мама…
– Что здесь происходит? Дженни!
Я медленно сползла с подоконника и встала рядом с Павлом. Мне показалось, ему это не понравилось.
– Мама, я не собираюсь говорить, что это мираж или галлюцинация. Это именно то, что ты увидела, и именно то, о чем подумала. И давай эту ситуацию ты обсудишь со мной, а не с Дженни.
Брови Елены Валерьевны поднялись, она покачала головой, все еще находясь в изумлении, а потом твердо произнесла:
– Нет, прежде всего я пообщаюсь с вашим отцом. Вашим отцом… Господи, как это нелепо теперь звучит!
Окатив меня недоуменным и вопросительным взглядом, Елена Валерьевна вышла из библиотеки, громко хлопнув дверью.