Удача любит смелых

По первой версии всякий живой организм, коему не повезло оказаться иммунным, откатывается нашим споровым мешком, про который я тебе в самом начале твоего пребывания здесь говорил, до самых пиковых значений. Ты наверняка отмечал то, что, раз за разом, после пробуждения как бы сильно ты не изматывался перед сном, чувствуешь себя даже чуть лучше, чем вчера. Это и есть результат работы наших спор. Но есть и другая сторона монеты, которую ты, несомненно, тоже ощутил на себе — ломка или, по-научному, споровое голодание — банальная нехватка топлива для начала восстановления повреждений и, в особо запущенных случаях, жизнедеятельности, — Босяк взял небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями

Вторая же версия, — продолжил он, — является не столько полноценной, сколько надстройкой для основной теории первой. И по ней человек сам способен выбирать свой внешний вид после определённых событий, ставить психологические блоки, так сказать. Вот напал на тебя первый в жизни рубер, оставил отметину, а ты, как бы, говоришь себе: «Нехилая отметина! Память останется», — а на следующее утро встаёшь, чувствуешь, что всё зажило, кроме шрама, он просто зарубцевался, и понимаешь, осознаёшь, что своим обликом управлять можешь. Но это всё больше бредни Детей Стикса или иных припизданутых на бошку.

Однако другого объяснения, как Седой остался седым у меня нет, — слегка печально закончил Босяк, а затем, вспомнив, зачем мы вообще шли, напомнил: — Идём, твои орлы уже обживают некоторые «служебные помещения» так сказать. Устроили склады под добычу и перетащили весь свой нехитрый скарб, а заодно и твой, — он улыбнулся, хлопнул меня по плечу, как старого приятеля. Отчего у меня отчётливо хрустнула какая-то кость в районе лопатки.

«Странные перемены произошли с ним, — в пути, опять-таки, задумался и следовал за Босяком „на автопилоте“. — Как только он занял место маршала весь гонор по отношению ко мне пропал. Сейчас и вовсе происходит нечто очень странное. Да, конечно, я помог ему „свергнуть“ Жало. Но это не тот человек и не тот мир, чтобы даже такой поступок в корне изменил его отношение ко мне...», — не придя к какому-то конкретному выводу, вынырнул в реальность, когда мы уже пришли в обжитую часть крыла.

Здесь окружающая картина выглядела менее скорбно. Не было следов крови на стенах, коридор освящался лампами дневного света, которые, видимо, мои люди, запитали от дизельного генератора.

Большинство проходов в комнаты всё ещё были завалены. Где-то изнутри, наверное, заражённые, но не обратившиеся, желали подольше протянуть в этом аду, опасаясь нападения снаружи. Беглый осмотр через грязные, пыльные окна, почему-то выходящие внутрь, а не наружу, показал: живых нет, тела разложились до состояния скелетов, а скелеты время и свежий воздух перетёрли в пыль.

В обжитых же помещениях царил бардак иного рода. Куча вещей ещё не обрели своё законное место, их перетаскивали, коробки пинали из угла в угол. Всё это происходило постоянно и, что самое важное, непрерывно.

Когда Босяк привёл меня за тем, чтобы я, наконец, перестал выглядеть «тарзаноподобно» или, его словами: «Как красножопый макак, только слезший с дерева», почти вся команда собралась в просторном кабинете и о чём-то активно совещалась.

— Видать, решают, как тебя встретить, — слегка насмешливо предположил провожатый.

— Да, а я-то голый! — слегка громче, чем надо, вернул Босяка к теме.

— Не кипишуй. Всё исправимо! Тем более, тебе нечего стесняться, пацаны как твою дубину увидят — сразу вожака признают! — не меняя тона, рассмеялся он.

«Будем надеяться, что обойдусь без этого», — подумал, поправляя бабочку. В одной из комнат, приспособленной парнями под склады, для меня выделили не просто отдельный шкафчик, полочку, вешалку или что-то подобное, нет — целую секцию! Отчего выглядела личная часть складов пустовато и бедно.

Нет, костюмы по размеру и боевое снаряжение Седой от щедрот своих выделил более чем добротное. Причём не только на меня, но на всю команду. По количеству комплектов, подготовленных к использованию, стало понятно: отряд мой небольшой, всего пять человек, не считая командира. «Вот ведь! Из шестёрки в командира шестёрки. Иронично, товарищ Седой, очень иронично». Однако на полках лежало ещё множество таких же в нераспечатанных прозрачных полиэтиленовых пакетах, как бы намёк: «Долго тебе так не сидеть, расширяйся».

Закончив с бабочкой, отошёл от зеркала, цокнул каблучками классических туфлей, крутанулся вокруг своей оси. Настроение резко поднялось с предпразднично-возвышенного на уровень: «эх, сейчас бы в бар, да по бабам!».