Учитель вранья

Фонтан протянул к дереву пальцы – Тим с Таськой только сейчас увидели, какие они длинные и тонкие, чуть шевельнул ими. Дерево вздрогнуло, потом замерло – и вздохнуло. Вздох этот был глубок и протяжен. Залопотали что-то узорные листья. Как будто радовались, что им помогли вспомнить голос. И наконец загудел ствол. Это было похоже на песню, и, если перевести её на человеческий язык, она звучала бы примерно так:

– Сок земли живой и грубый
От зари и до зари
Гонят, гонят наши трубы,
Корни, дерева цари.
Их корона из алмазов
Ничьему не видна глазу,
Разветвлённый их узор
Повторяет веток хор.
Корни мне гудеть велят
И дудят в меня, дудят.

А потом сами корни подали глухой голос, и говорили они примерно вот что:

– Наше небо – чернота,
Обиталище крота.
Червь, отважный и могучий,
Прорезает наши тучи.
Из хранилищ их высоких
Мы отсасываем соки,
Чтоб по трубочкам ствола
Глубже к листьям их послать.
Пойте, трубы, посильней!
Разносите вздох корней!
Тяжки наши небеса,
В них родятся чудеса.
Тайны этой тёплой тьмы
Знают только червь да мы.

И почтительно замерли ветви. Замолкли зелёные листья. Даже ветер стих. Остановилось в неподвижности пламя костра с прозрачным дымом над ним…

Фонтан опустил пальцы. Стало тихо.

– Всё имеет свой голос, – проговорил он. – Это одно дерево. А слышали вы, как поёт лес? Целый оркестр, тысяча труб, толстых и тонких, тысяча голосов! А травы! Ведь в каждом стебельке – дудочка со своим дыханием. Особенно я люблю слушать, когда они растут. Удивительно нежные голоса. А вода, цветы! Даже воздух… Слышите?

Пальцы его опять дрогнули, и Тим с Таськой явственно услышали звук. Тихий, прозрачный.

– Слышим, – произнесли они.

– Очень хорошо, что слышите. Детям это чаще удаётся. Взрослым всё кажется, нет ли тут какого фокуса. Они слишком боятся, как бы их не обманули. Поэтому я держу при себе то скрипку, то дудочку, то обе вместе. И играю с их помощью. Ведь главное моё дело – пробуждать звуки, чтоб стали слышны даже скрытые голоса. Но для этого инструменты не обязательны. Они, конечно, по-своему прекрасны, и всё-таки голоса, живущие в них, грубоваты. Разве сравнишь… ну хоть с этим камнем? Вот, попробуйте, сами дотроньтесь.

Он показал валун, похожий на рыжий ноздреватый каравай. Тим и Таська протянули к нему пальцы – и он отозвался басом. Слабым, гулким, тяжёлым. И им показалось, они без слов понимают, что он говорит:

– Молчаливый и некрасивый,
Я был пленник Горы спесивой,
И ни охнуть не мог, ни вздохнуть,
Ни плечами не мог шевельнуть.
Мне на плечи давила Гора,
На бока напирала и брюхо.
Но вот наступила пора –
Лопнула злая старуха.
Я натужился что было сил
И с плеч Гору свалил.
Но и сам упал, чуть живой,
Прямо в пропасть вниз головой.
Ветер раны мои зализал,
Дождик шрамы мои рассосал,
Время их потом залечило
И на берег меня вкатило.
У Потока его на краю
Я нескладную песню пою.

Камень умолк. Но никто не шевельнулся.

– Как это у вас получается, дядя Фонтан? – спросила наконец Таська.

– Почему у меня? Сейчас получилось и у вас, – ответил музыкант. – Это может услышать каждый. Только надо вслушиваться. Всю жизнь. Прислушиваться к ветру, к деревьям. К камням, травам. Чтоб научиться различать их настоящие голоса. У меня голова седая, а я сегодня первый раз услышал, как звучит Поток времени…

Кис Кисыч вдруг зашевелился, насторожил уши, заворчал. Учитель вранья проснулся, поднял голову…

И Тим с Таськой вдруг заметили, что уже стемнело и от яркого костра вокруг почти ничего не видно, но к дереву как будто приблизился с трёх сторон знакомый забор…

Кис Кисыч тявкнул раз, другой в сторону, где была калитка.

– Кажется, кто-то идёт, – сказал учитель вранья. – Друзья, лучше, чтобы вас здесь никто не видел. Уходите вон туда. Мы ещё встретимся.

– До свидания, – сказали Фонтан, Маленький Великан и птица Соня.

И едва они отошли от костра на несколько шагов, как стали невидимы – точно растворились в темноте.

А учитель вранья хлопал себя по карманам, оглядывался и что-то искал в траве…

– Где же моя ручка? Вот не вовремя потерял! Надо же как-то кончать эту историю, а как?..

Неизвестный конец