Отвечая за очень многое, Е. В. не только не суетился, но даже как будто и не опешил, выделяя главное, и обстоятельно, даже скрупулезно обеспечивая выполнение каждого конкретного дела. Стремление к реальной завершенности череды дел создавало внешне, может быть, и неторопливый, но устойчивый, а главное, результативный и полезный стиль деятельности. Это передавалось окружающим и требовалось от них. Казалось бы, в военной среде, генетически обреченной на исполнительность, работать было и просто, и непросто ввиду не всегда высокой самостоятельности суждений и дела. Но Е. В. вносил в руководимый им коллектив недостающий элемент интеллигентности, то есть умение самостоятельно мыслить и принимать решение. В этих условиях люди обнаруживали скрытые в них резервы, дорастали до задачи, которую перед ними ставили, сами ставили новые задачи, прорывались к солидному чтению, становились творцами. Он не торопил, не распекал, он располагал, показывал, предлагал, увлекал и… умел ждать. И здесь ему нужна была не его собственная популярность, а успех тех, кто шел за ним. Если кто-то отставал, он беспокоился, возвращался к этому человеку, поправлял дело, вносил уверенность и вновь отходил в сторону, не теряя сотрудника из виду. Он полагался на людей, но ведь и на него можно было положиться.
В мае 1979 г. я защищал докторскую диссертацию в совете ВМА им. С. М. Кирова. Оппонентами моими были Г. И. Дорофеев, Н. А. Богданов, Е. Е. Гогин. Вел совет проф. А. Н. Сененко. На защите присутствовали проф. Л. М. Клячкин н проф. И. И. Красовский. Все было, конечно, очень тревожно, но солидно. Речь шла о «Патологии внутренних органов при травме мирного времени», а в это время – уже полгода как шла война в Афганистане. Мне рассказывали в тот день, что Евгений Владиславович трижды по ходу защиты звонил из Москвы, оправлялся о том, как идет дело. У него болела душа… Все прошло благополучно, хотя были и острые вопросы.
Я не думаю, что тогда я и даже члены совета связывали тематику моей защиты с войной в Афганистане. Она началась в январе 1979 г. и поначалу ограничивалась локальными действиями наших спецподразделений в Кабуле, да и эти действия тщательно засекречивались. Но вскоре, после свержения Амина, события приобрели более масштабный характер, и в течение 1979—1980 гг. ограниченный контингент советских войск (40-я армия) заполнил крупные города почти всех провинций. Конфликт с моджахедами разгорелся и перешел в долговременную позиционную жестокую войну.
Медслужба 40-й армии (ее руководство в мое время – в конце 80-х годов – осуществляли Ю. В. Немытин, И. Э. Казмирович, А. А. Люфинг), так же как и сами войска, приобретала боевой опыт. Определяющим для терапевтов были два типа патологии: болезни внутренних органов при минно-взрывной и огнестрельной травмах и разнообразная и малознакомая в СССР инфекционная патология (тифы, амебеаз, кишечная инфекция, лептоспироз, малярия и т. п.). Все это в условиях ведения войны в горах, в пустынях, в жару и холод, в условиях постоянного психо-эмоционального напряжения и недоедания.
Организационное участие медицинских специалистов в боевых действиях приобретало характер своеобразной двух-трехлетней вахтовой службы. Война стала полигоном для сотен врачей, направлявшихся в 40-ю армию в качестве стажеров. Конечно, это была необычная воина. Ее целями были укрепление наших южных границ и создание демократического Афганистана, но ее логика в связи с сопротивлением населения не получила удовлетворительного решения. Армия увязла в боях. Гибли люди, страдали раненые и больные, заполняя медсанбаты, госпитали в Джелалабаде, в Баграме, в Кабуле и медицинский транспорт – вплоть до Ташкента, Москвы и Ленинграда. Гибло и население Афганистана.
В 1980—1981 гг. в наши лечебные учреждения в Афганистане попали, экземпляры автореферата моей диссертации и стали популярными. Автореферат даже пришлось переиздать и до сотни экземпляров отправить в 40-ю армию. Война шла, а литературы о болезнях у раненых не было. Важно, что война подтвердила правильность наблюдений, сделанных в Саратове. Работа оказалась ко времени. Так редко бывает. Думаю, что Е. В. в еще большей мере понимал это. Благословение Н. С. Молчанова было оправдано.
Сложность медицинского обеспечения войск потребовала активного участия в этом Ф. И. Комарова и главных специалистов, в том числе Е. В. Гембицкого. Сам он никогда не упоминал о своих командировках туда, но я знаю, что их было несколько. И каждая из них была небезопасной.