Учите меня, кузнецы (сказы)

Празднество, а деды в комбинезоны наряжены. Берегут их, как берегут генералы шинели простреленные.

Сибирская вдова Куприяновна тоже «подкомбинезонилась». С лет девичества полюбила железо гремучее. Провожали на пенсию — подъехала, как условлено было, к совхозному Дому культуры на тракторе, юные пионеры повели в президиум. Сперва ладно шла, барабан ей бьет, горн звенит-поет, а потом вдруг замедлила шаг, заревела да вспять. Раскинула руки, вслепую нашла радиатор.

— Кормилец ты мой! — целует железо бесчувственное. — Нареченный ты мой…

Ребятишки притихнули, а у взрослых ком к горлу подкатывает. Правильно, что кормилец. Трех сынов подняла на нем Куприяновна. Ордена ее, слава, депутатские знаки — все вдвоем с ним.

Правильно, что нареченный. Из горячих возлюбленных рук по началу войны приняла его Куприяновна. «Твой теперь», — сказал муж. С двадцати шести лет — зноен хмель цветет женской силушки — честно вдовствует Куприяновна.

— Нареченный мой! Я ведь Ваней тебя звала, Иван Силычем.

Сроду лекарств не пила — тут накапали…

Между тем микрофон с динамиками объявляют официальную часть. Все идет с применением техники: и доклад, и вручение грамот. Назовут на трибуне фамилию — радиоколокола, как зевластые говорящие филины, на березах ухают. В честь названной каждой фамилии играет народный оркестр духоподъемную бравую музыку.

Но вот что-то новенькое. Вызываются к столу президиума… Целым списком вызываются… наши сивы голуби, Становятся строем, лицом на народ, бодрят позвоночники и грудь. В левом фланге, зарумянившись красною девицей, пристраивается в своем комбинезоне солдатская вдова Куприяновна.

Слово предоставляется девчонке из школы механизации. Речь не писана, говорит посоветовано, что от сердца наскажется юного. Щеки алые, ямочки белые. Маков цвет с сердцевинкою.

Лизнув губку проворненьким язычком, обращается она к торжественному стариковскому строю:

— Железные наши дедушки!

— Среди нас, извиняюсь, и бабушки есть, — Тимофей Суковых прервал.

Промигалась девчонка и видит: действительно, бабка — в штанах. Стала вся алая. Замолчала… и запела:

— По дорожке по вольной, по тракту ли…

Подключился баян, взвился девичий голос.

Что нахохлились, сивы голуби? Или многое вспоминается? Прибегала в поле синеглазая… Целовала тебя до затменья в глазах… Поднимал на могучие рученьки… Уносил до межи, словно перышко… Заплетал васильки в косы русые..

Отвлекись-ка! Что она там говорит?

— Железные наши дедушки и железная наша бабушка! Ваши внуки, принимая от вас плодородное поле Родины, клянутся беречь его, любить, защищать — наследовать ваши геройские биографии.

И не успело суматошное эхо возвратить слова эти, как перед каждым старинушкой из какой-то засады в момент появилось… по внуку. Родной перед родным. Заранее, видать, было спрограммировано.

И подносили те внуки своим родным дедушкам по букету полевых диконьких цветов.

И согибали те внуки своим дедушкам стабильные твердые шеи сильными уже руками, и целовали дедов в свежевыбритую щетину.

Пионеры к дедам мчат.

И у каждого востропятого спиннинг в руках и транзистор. Оплели огоньки-вьюнки стариковский строй. Разумного и полезного отдыха строю желают.

Куприяновне же скороварку-кастрюлю на все голоса рекламируют:

— Свининые ножки варить полчаса…

— А гуся с капустой — пятьдесят минут тушить.

Суковых Тимофей запросил себе микрофон. Запросил — был пожалован. Дунул в него — отзывается. И загудело в березах, заухало:

— За спиннинги от всех нас, внучатых механизаторов, единогласное спасибо. Заверяю рабочий президиум и всех праздноприсутствующих, что ни щука-пройдоха, ни лапоть-карась от нас не уйдет.

За легковесную переносную музыку — повторное наше спасибо. Сидишь, рыбачишь, уху окуневую ешь и — связь с внешним миром поддерживаешь. Опять же, советы специалистов по отраслям… тут тебе про жабу грудную, и рака желудочного, и вред табака… Спасибочко. Но трижды и трижды спасибо за добрую память о нас, стариках!

В ответную благодарность есть у меня предложение. Пусть хозяйства отдадут нам, старым механизаторам, завалящую, списанную сенокосную технику. Мы ощупаем ее досконально, до винтика, где схитрим, где смудрим, но на «когти» ее восстановим. Я, к примеру, берусь созвать свою ровню, радикулитное… хе-хех… механизированное звено, и поставить на этой технике полтысячи центнеров сена. Как, сива гвардия, откликается на мое предложение? — к заспиннингованным старикам обращается.

Сивы голуби — на «ура!».

— Или корова нас съест, или мы корову съедим!

— Повариха уже есть! — на Куприяновну и ее скороварку указывают.

— Нет!! Я тоже за руль…

Далее — непрослышина была. Вся площадь всплеснулась, захлопала старикам.

На том официальная часть и закончилась.

— Двадцать минут перерыва, — оповестил микрофон, — а затем ожидают вас парад сельскохозяйственной техники и другие праздничные нарядные зрелища.

«Первую пятилетку» изображал конюх Тихон Васильевич. Выбор пал на него потому, во-первых, что он конюх, во-вторых, тощий.