Учите меня, кузнецы (сказы)

Возле наковальни, закрепленной на комлеватом стояке-чураке, хлопотал расторопный старикашка в дореволюционном еще картузе. На роту он не обращал никакого внимания, словно не две сотни глаз жадно следили за каждым его движением, а просто… ну… прилетела любопытная трясогузка… Повертится и улетит. Он деловито совал через крышку печурки в огненное ее жерло заготовки, подсыпал угольков, пробовал ногтем скудненький инструмент, подправлял сползающий на глаза козырек картуза.

Зато молотобоец потупился.

Это была девушка лет семнадцати. Прядка волос выбилась из-под солдатской ушанки, трепетал и разметывал ее апрельский молодой ветерок. Природа ли наградила девушку несмываемым ярким румянцем, молодые ли парни из стрелковой роты смутили ее… Она горела. Пылала. Пальцы ее слепо и торопливо перебирали шершавый заструг рукоятки кувалды. Над верхней губою росинками выступил пот.

Дедка же, как ни в чем не бывало, добыл клещами из печки заготовку боронного зуба, уложил ее на наковальню и бодреньким петушком кукарекнул, скомандовал:

— Ну-ка, Сонюшка, уважь… Припечатай.

Девушка отшвырнула вдруг рукоятку кувалды, слепо и немо протиснулась через плотное кольцо рядовых, без оглядки помчала к землянкам.

Рота смотрела ей вслед.

— Совестится, — хихикнул дедок. — Удару у нее еще настоящего нет — вот и совестится.

— Тяжело ей с кувалдой-то, — укоризненно пробурчал пожилой солдат. — Мужиковское дело — и то по выбору… Не на всякого…

— Зна-аа-ю!.. Зна-а-аю… — пропел дедок. — Да ведь весна! Она ведь не два раза в году. Умирать собирайся, а нивку паши! Сеять, чего-ничего, надо — вот и куем под господней крышей. Три скомороха — четвертый кардион, — подмигнул псковитянин пожилому солдату.

Мальчуган фыркнул.

— Над прозвищем моим насмехается, — пояснил роте дед. — Меня в партизанском отряде за этую кузню Кардионом прозвали. Смейся, смейся, глупый, — повернулся дед к мальчугану. — Одна нам с тобой слава. Я — Кардион, ты — Кардиненок, хе-хе-хе… Дуй знай!

Инструмент заревел с новой силой.

— А ну-ка, гражданы солдаты! У кого рука не отсохла?..

И дедок указал на кувалду.

Рота ковала боронные зубья. Мастер ловко выуживал из «буржуйки» раскаленные заготовки, лихо наигрывал молотком по наковальне и на каждый замах кувалды пел-приговаривал:

— В горрр-ряченькое! В горр-ряченькое!!

Стреляла искрами «буржуйка», ухала кувалда, подвывал аккордеон, приплясывал мастер.

— Серьга, — крикнул он через плечо мальчугану, — бросай дуть! Беги, тащи эту железу от вашего турника. Сошников нет. С Сонюшкой мне ее не оттянуть…

Дед командовал ротой.

Рота оттягивала сошники.

Кувалдой завладел длиннорукий солдат Вася Хиря по прозванию «Художественный Свист». После очередного нагрева дед насторожил на наковальне неразмятый еще конец турника и скоренько бормотнул:

— Давай, парень!

Кувалда с грохотом, со звоном сыграла по клюву наковальни.

— Те-те-ря-я!!

Мастер поднес к Васиному носу свой молоток и свирепо, досадливо покрутил им перед его изумленными ноздрями:

— Куда целишь, те-те-ря? В железо бей! В горячее… А не для звону…

У меня материал — слово.

Не согретое в горне души, оно — как холодное железо: шершавое, упрямое, неподатливое. Не тронь холодное — один звон.

Но если вдруг… слово засветится, если почувствуешь, что оно горячее, обжигается — не медли! Укладывай его скорее на «наковальню» и бей, заостряй, закаливай, доводи!

Если ты отковал лом, даже лом, — опробуй, по Кузурманычу, дробит ли он кирпич, не мнется ли у него «жало», годен ли он колоть лед, долбить мерзлоту?

Вырастил розу — просмотри лепестки: не затаилась ли в них тля?

Дерешь больные зубы — не оставляй гнилого корня и… береги здоровые.

А если не получается, брось немудрящий свой инструмент и беги. Беги, как Сонюшка… Народ незлобиво скажет в твой след: «Совестится. Удара у него еще настоящего нет».

А совеститься, брат, надо. Не то поднесут тебе трудовые мозолистые руки молоток, клещи ли под самодовольные ноздри и уже не тенорком, а доподлинным басом скажут: «Куда целишь, тетеря!»

…Учите, учите меня, кузнецы! Куда бить. Во что целить. Как горячим выхватывать слово из горна…

1971 г.

И БЫЛ НА СЕЛЕ ПРАЗДНИК

По мотивам народных празднеств в Абатском, Сладковском, Казанском районах Тюменщины

Мудро, трогательно, задушевно и святобережно опоэтизирован в русском фольклоре пресветлый наш хлеб, В обрядах, в поверьях, в месяцесловах и празднествах.

«Кукушка колоском подавилась». Пословица. Заколосилась, стало быть, рожь. Затаеннее птичьи звенят голоса, а кукушка-гадалка и вовсе умолкла.

«Воробей под кустом пива наварил». Пословица. Урожайная, значит, выдалась осень. Даже этому прощелыге-бичу на «пивишко» подбросила.

«Завязать Илье бороду». Поверье-обряд. Заканчивая жнитво, оставляли клок ржи на корню «под будущие урожаи».

На масленой неделе пекла Россия блины. Блин — символ солнца, наступившей весны. Сжигали «зиму» — потешное соломенное чучело.