Учите меня, кузнецы (сказы)

Каждый год, в марте, пекла моя бабушка «жаворонков». Этакое художественное тесто. Получались незамысловатые хлебные птички с подобием головки и клювика, с приподнятым острым хвостом.

— Ешь! — подавала мне птенчика. — Сорок пташек сегодня на Русь пробираются, сорок птиц — летят. И жаворонок с ними.

Птичка, которая, по поверью, «колосок к солнцу манит и зеленя опевает». И еще бабка верила: эта птичка голодные годы отпугивает.

Осенью из нового помола пекла наша бабушка «сеголетошних лебедят». Пекла, приговаривала: «Бел как лебедь — хлеб, бел как лебедь — хлеб…» Эти были уже попригляднее. Кудреватая розвихрь хвостов, изогнутые шейки, глазки из сушеных ягодок черной смородины.

Так и запомнилось: пышущий жаром лист, а на нем стаи белых превкусненьких птиц.

— Большой путь вам, резвы крылышки! — крестила бабушка лист. Поднимала с него самого зарумяненного, поджаристого «лебеденка», протягивала мне: — Золотого — Ванюшке, золотого — Ванюшке!..

Память вам, Пелагея Васильевна, птичья скульпторша, птичья песенница. Так и остался в моем восприятии, так и сияет, живет в моей памяти он — н о в ы й  х л е б — золотым лебеденком детства.

Праздник этот ни в каких календарях не помечен, дня-числа для него не назначено, и именуют его на селе по-казахски, по-русски и плюс по-газетному. По-казахски звучит: «сабантуй», по-русски: «отсевки», по-газетному: «день последней борозды». Не важно, что лучше, по праздник такой соблюдается.

Хлебец выбрызнул, захмелела в межах перепелочка, тракторист в жаркой баньке намылил удалую голову. Для него праздник с бани всегда начинается. Баня же — с головы. До свистков-сквозняков прочищает от пашенной пыли «форсунки» в носу. Из одного уха азот достает, из другого — селитру и фосфор. В бороде — на предплужник бери — залегли плодородные почвы.

«А и славное же ты учреждение — баня русская! Мама вытопила. Сибирская вдова Куприяновна. Знает толк. Сама — старейшая механизаторша».

В запасном тазу, в кипятке почти, млеют веники. Доспевает метелка и лист. Приподнимешь, веду лишнюю вытряхнешь — и вот задышал, задышал, прошлогодний березовый сок.

Не спеша, выбрав знойное и раскаленное место на каменке, поддает туда ковш — и второй! — захмеленной на мятах воды.

«Мама знает, где духи живут. На цвету, на бутонах той мяты. Нарезала, в теневом сквознячке притомила… Сколь ты славен, дух леса сибирского!»

Еще ковшик, и можно скакать на полок. «Жарь-жарь-жарь! Жги-жги-жги!» — начинает тракторист с боевой приговорочкой.

«Сыпь-сыпь-сыпь! Кусь-кусь-кусь! Взять-взять-взять!» разъяряет он и науськивает в суматошном нахлесте березовый веник.

Извивается на горячем полке механизатор широкого профиля. Парится членораздельно и нечленораздельно. После яростной трепки хребетный массив с протягом отодрать норовит, с умышленным, хитрым таким шкуросъемчиком. Спина… Плеченьки… Они же насквозь, до мездры просолились, родимые.

Один веник, бедняга, в мочало оттянут. Облиться холодной водой, чуть-чуть отдохнуть.

После второго захода ослаб человек, захмелел. До малиновой спелости бойцы-веники допекли его, разуделали. У мускулов все сцепления ослабнули, в грудь второе и третье дыхание пришло. Теперь время в предбаннике полежать…

А и дерзкое ты заведение, баня русская! Заново человек народился. Слава славной вдове Куприяновне!

Лес для празднества выбирают.

Здесь ей сплошь, безраздельно березовый. Невест изумлять. По поговорке: в еловых — богу повиноваться, в березовых с молодцем целоваться. Почему район и богат двойняшками-близнецами. Погуляй-ка в сплошном кислороде…

Лес нужен для празднеств не всякий березовый, а приподнятый. Который на гривках окорнел. Который над уровнем пашен, лугов и озер  в о з н о с и л с я  бы. Пожилой, соковой, редкоствольный, прозрачный, прострельный, закудрявый, раскидистый… И чтоб между стволов, у подножий берез, подлесовничек-травушка стлалась бы, взор влюбляла…

В окружении таких вот  п р и п о д н я т ы х  мест должна непременно присутствовать развеселая тоже, отрадная взгляду поляна. Чтобы вся в незабудках, в глазастеньких ягодниках, в белянках-цветах. Они в эту пору всей брызгой несметной цветут. Поляну особо  в с е р ь е з  облюбовывают, ибо здесь на сегодняшний день — праздничная Площадь.

Но и это не все. Слушают, есть ли в окрестностях иволги, подают ли свое вдохновение кукушки, порхают ли дятлы, поют ли у дупел скворцы. Праздник — днем. И нужна к нему, значит, дневная, веселая, певчая птица. Кукушке да и иволге конкурентов здесь нет.

На поляне разместятся грузовик для президиума с коврами по днищу, с микрофоном-трибуной на правом борту, грузовик для артистов агитбригады, ларьки и торговые точки, танцплощадки и пляс-пятачки… Тонет туфля твоя в незабудках, черт начищенный — сапожок!