Читаем Учимся читать быстро полностью

Наши любовники были в переписке и всякий раз видались наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялися друг другу в вечной любви, сетовали на судьбу и делали различные предположения. Переписываясь и разговаривая таким образом, они (что весьма естественно) дошли до следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем, а воля жестоких родителей препятствует нашем благополучию, то нельзя ли нам будет обойтись без нее? Разумеется, что эта счастливая мысль пришла сперва в голову молодому человеку и что она весьма понравилась романтическому воображению Марьи Гавриловны.

Наступила зима и прекратила их свидания; но переписка сделалась тем живее. Владимир Николаевич в каждом письме умолял ее предаться ему, венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые конечно будут тронуты наконец героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: «Дети! Придите в наши объятия».

Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный день он должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была в заговоре; обе они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.

...

А. С. Пушкин «Метель»

Кстати я ***, что к моим *** и родным я еще не *** с визитом. Объездив *** домов, истратив почти все свои визитные ***, я *** карету у Петровского бульвара и *** с намерением дойти *** до Рождественского монастыря; невольно я *** на каждом ***, *** былое и любуясь *** Москвы, которые *** такими живописными после *** петербуржских ***, вытянутых в шеренгу. *** переулок на Трубе *** в гору, по которой *** были *** домики, построенные *** всем *** архитектуры и, может быть, потому еще более ***; их *** веселила меня в детстве и теперь снова *** меня своею прихотливою ***. По ***, едва огороженным, *** деревья, а между *** развешаны были разные *** принадлежности; над *** в три этажа и в одно окошко, *** красною ***, возвышалась огромная *** решетка в виде голубятни, которая, казалась, *** весь дом. Лет двадцать тому назад эта голубятня была для меня *** удивления; я *** очень хорошо этот ***; с тех пор он нимало не ***, только с бока приделали новую *** в один *** и как будто нарочно выкрасили желтою ***; с нагорья была видна *** двора; по нему величаво ходили *** птицы, и многочисленная *** весело суетилась вокруг краснобая-пряничника. Теперь я *** на этот *** другими ***, видел ясно всю *** и безвкусие его ***, но, несмотря на то, вид его *** в душе такие ***, которых никогда не возбудят вылощенные петербуржские ***, которые, кажется, готовы расшаркаться по *** вместе с *** и которые, подобно своим ***, так опрятны, так скучны и ***.

...

В. Ф. Одоевский «Косморама»

Кстати я вспомнил, что к моим знакомым и родным я еще не являлся с визитом. Объездив кучу домов, истратив почти все свои визитные билеты, я остановил карету у Петровского бульвара и вышел с намерением дойти пешком до Рождественского монастыря; невольно я останавливался на каждом шагу, вспоминая былое и любуясь улицами Москвы, которые кажутся такими живописными после однообразных петербуржских стен, вытянутых в шеренгу. Небольшой переулок на Трубе тянулся в гору, по которой рассыпаны были маленькие домики, построенные назло всем правилам архитектуры и, может быть, потому еще более красивые; их пестрота веселила меня в детстве и теперь снова поражала меня своею прихотливою небрежностию. По дворам, едва огороженным, торчали деревья, а между деревьями развешаны были разные домашние принадлежности; над домом в три этажа и в одно окошко, выкрашенным красною краскою, возвышалась огромная зеленая решетка в виде голубятни, которая, казалась, придавливала весь дом. Лет двадцать тому назад эта голубятня была для меня предметом удивления; я знал очень хорошо этот дом; с тех пор он нимало не переменился, только с бока приделали новую пристройку в один этаж и как будто нарочно выкрасили желтою краскою; с нагорья была видна внутренность двора; по нему величаво ходили дворовые птицы, и многочисленная дворня весело суетилась вокруг краснобая-пряничника. Теперь я глядел на этот дом другими глазами, видел ясно всю нелепость и безвкусие его устройства, но, несмотря на то, вид его возбуждал в душе такие чувства, которых никогда не возбудят вылощенные петербуржские дома, которые, кажется, готовы расшаркаться по мостовой вместе с проходящими и которые, подобно своим обитателям, так опрятны, так скучны и холодны.»

...

В. Ф. Одоевский «Косморама»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки