Читаем Учимся читать быстро полностью

Прасковья Федоровна была женщина характером крепкая, в деле аккуратная, любившая всегда и все приводить в ясность и порядок. И чувства свои и мысли любила она держать всегда в порядке, наготове – так, как чугунки в печке или вещи в сундуке. Укладывала их, перекладывала одно к одному. Только тогда и чувствовала себя спокойно и хорошо. Потому она поплакала, потужила по мужу, но вспомнила про сиротку Васеньку и горе свое на дно запрятала, а любовь к Васеньке поверх оставила и сделала так: распродала все, что после мужа осталось, положила в банк по книжке «на черный день» что выручила, а сама пошла служить «в люди».

И трудно ей было сначала ужиться: то и дело она господ меняла, потому что указки чужой не любила и через мальчонку своего много терпела. Оставить его без себя она не могла – души в нем не чаяла, баловала да ласкала, а ночами о нем думала и решала, как его в жизни устроить. Пока муж жив был, было у них так решено, что Васеньку непременно отдать в гимназию, потому что без учения ноне деваться некуда, разве только в сапожники, да и там уже стали спрашивать грамотных. И когда вспоминала об этом Прасковья Федоровна, тяжко ей становилось за свою изломанную жизнь, обидно и горько было, что судьбой своей она обижена понапрасну, на всю жизнь.

И не раз господа с ее горькими слезами суп ели, не раз заставали ее в слезах, выговаривали. Уходила Прасковья Федоровна, меняла место, обиженная на людей, злая на всю жизнь.

«Горюю и день и ночь, – думала она, – а господь ровно и не слышит…»

И тут же начинала креститься и отгонять от себя эти мысли вслух:

– От лукавого мысли эти… Разве то еще терпел сам господь и не роптал?!

Потом свыкаться стала она с новой жизнью своей, словно застыла в злобе на людей и уже только о себе да о Васеньке и думала. И через думы эти, через старание Васеньку устроить чуть было не свихнулась, да вовремя опомнилась, спохватилась.

...

Л. Гумилевский «Безгрешный грех»

Мария Гавриловна была *** на французских *** и, следственно, была ***. ***, избранный ею, был бедный армейский ***, находившийся в *** в своей деревне. Само по себе разумеется, что *** человек пылал *** страстию и что *** его любезной, *** их взаимную ***, запретили *** о нем и думать, а его *** хуже, нежели отставного ***.

Наши *** были в *** и всякий раз *** наедине в сосновой *** или у *** часовни. Там они *** друг другу в вечной ***, сетовали на *** и делали различные ***. Переписываясь и *** таким *** они (что весьма естественно) дошли до следующего ***: если мы друг без *** дышать не ***, а *** жестоких *** препятствует нашему ***, то нельзя ли нам *** без нее? Разумеется, что эта счастливая *** *** сперва в *** молодому *** и что она весьма *** романтическому *** Марьи Гавриловны.

*** зима и *** их ***; но переписка сделалась тем ***. Владимир Николаевич в каждом *** умолял ее предаться ему, *** тайно, *** несколько ***, броситься потом к *** родителей, которые конечно будут *** наконец героическим *** и несчастием *** и *** им непременно: «***! Придите в наши объятия».

Марья Гавриловна долго ***; множество *** побега было ***. Наконец она ***: в назначенный *** он *** была не ужинать и *** в свою *** под предлогом головной ***. Девушка ее была в ***; обе они должны были выйти в *** через заднее ***, за садом найти готовые ***, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в ***, где уж Владимир должен был их ***.

...

А.С. Пушкин «Метель»

Мария Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки