Участковая, плутовка и девушка-генерал

– Доверенные лица донесли тебе одну лишь голую истину: действительно, в сегодняшней кошмарной ночи́ использовалось огнестрельное оружие, причём палила именно я и, между прочим, за прошедшую ночь потратила обе, выданные мне на службу обоймы, – Владислава разъясняла неторопливо, кисло, раздражённо, немного растерянно; по всему было видно, что она неимоверно устала, что связывать расплывчатые мысли ей удаётся с огромным трудом и что она вот-вот готовится оказаться в совершенной, глубокой прострации. – Теперь вот нет бы спокойно идти отдыхать – так нет же! – надо отправляться строчить подробнейший рапорт и – в течении всего одних суток! – в полном объёме отчитаться за растраченные боевые припасы.

– Слава, не нервничай, – прекрасно понимая то угнетённое состояние, неотвратимое и накопительное, в какое всё больше погружалась изрядно умаявшаяся сотрудница, за последние двое суток так и не отдохнувшая, старший прапорщик, проявляя чудеса неоспоримой галантности, всеми возможными силами старался её успокоить, – я отлично понимаю, что – именно! – ты сейчас чувствуешь – поверь, и сам не раз оказывался в чрезвычайно затруднительных ситуациях – поэтому нисколько тебе не выговариваю; напротив, я искренне желаю оказать посильную помощь… Почему ты снова отправилась одна и, опять-таки, не соизволила потревожить меня? – последнее высказывание, сказанное после непродолжительной паузы, говорилось с откровенным упрёком.

– Так получилось, Палыч… – эффектная брюнетка, выглядевшая сейчас угрюмой, осунувшейся, жалкой, печально вздохнула (она вдруг сообразила, что выдвигает ничем не обоснованные претензии, в чем-то нелепые, а где-то и вздорные, совсем не по адресу); в дальнейшем все женские силы, казалось бы и так небольшие, да ещё и порядком растраченные на неимоверно тяжёлой работе, она собрала в единый кулак и впоследствии продолжала общаться более дружелюбно, почтительно, ласково: – Прости, просто я сейчас «нахожусь на расшатанных нервах» – сам говоришь, отлично меня понимаешь – а потому прошу мою деви́чью придурь не признавать заслуживающей большого внимания и не принимать близко к сердцу мои необдуманные высказывания, тупые и глупые, ничем не оправданные. По сути же случившихся обстоятельств могу сказать откровенно и совсем незатейливо: наш захолустный «посёлочек», ничем особым не примечательный и до наступившего момента никому, походу, не интересный, в очередной раз становится вожделенным объектом «гастрономического интереса» и подвергается зловещему нашествию плотоядного крысиного воинства, остервенелого и словно бы обезумевшего.

– С чего ты, Слава, взяла? – старослужащий помощник недоверчиво съёжился, как бы изображая, что поднятая тема ему до крайности неприятна. – У нас что, опять обглоданный труп?

– С Божьей помощью, нет! Но вон погляди, – она недвусмысленно кивнула на обгоревшую тушку, а для пущей убедительности ещё и потрогала её элегантной, изумительной ножкой, в свете последних событий обутой не, как бывало обычно, в привычные новомодные ботильоны, а в простые резиновые сапоги и вдобавок прикрытые прочными женскими брюками, – думается, тех злобных, зловещих убийц, что накануне безжалостно умертвили несознательного, непутёвого гражданина Осольцова, мы справедливо наказали – более того! – всех полностью уничтожили. Вроде бы хорошо? Однако с исчезновением «главных подозреваемых», – иронизируя, черноволосая смуглянка сделала на последнем словосочетании особое ударение, – полагаю, необъяснимых вопросов, наиболее насущных и самых первостепенных, у нас, Палыч, наоборот, получается намного больше, а нисколько не уменьшается.

– Почему ты так думаешь? – старослужащий сотрудник выглядел озабоченным, не понимавшим, в чём кроется конкретная сущность сложившихся обстоятельств.

– Всё очень просто и воистину немудрёно, – постепенно успокаиваясь, Владислава вдруг почувствовала, что у неё начался «адреналиновый отходняк» и что её роскошное тело хотя и легонько, но неприятно залихорадило, – раз «молчаливые свидетели» – заметь, в полном составе лютого воинства – несколькими минутами назад уничтожены, а их многочисленные следы теряются в сточной канаве, ведущей, между прочим, в тот же самый лесной массив, о котором мы настоятельно рассуждали давешним утром, значит, снова приходится возвращаться к началу и доказывать вышестоящему руководству, что мы с тобой не полные дураки, не глупые идиоты, и что основное расследование следует проводить в лесном массиве, расположенном возле деревни Мучино, а вовсе не на подворных обходах – да тем более! – деревообрабатывающих пилорамах, к биологическому оружию совсем не причастных.

– То есть, получается, Слава, – сомнительный прапорщик недоверчиво хмыкнул и отобразился придирчивой миной, – ты продолжаешь думать, что обезумивших животных вначале кто-то, нам пока неизвестный, определённо «вживую настраивает», а их последующими действиями потом фактически управляет?