Участковая, плутовка и девушка-генерал

На протяжении всей Банной улицы (рядом с опорным помещением охраны правопорядка располагалась общественная баня) горело всего лишь два осветительных фонаря (один – на удалении семидесяти метров, второй – в точности на таком же расстоянии, но с единственной разницей – его установили со стороны противоположного края); как бы там ни было, возле полицейского участка прилегавшая территория хотя и мало-мальски, но все же просматривалась. С фасадной части никого живого не виделось, вокруг стояла практически мёртвая тишина – лишь где-то на приличном отдалении одиноко брехала сторожевая собака, да разве ещё поблизости скучающе потрескивал простуженный соловей. «Наверное, «шальные поганцы», бестолковые и бедовые, в боковые окошки влезают, либо же «омерзительные подонки» у задней части, лихие, орудуют – чего им, странное дело, надо? – высказывая язвительное сомнение и справедливое замечание, отважная, смелая девушка (тем не менее легонечко нервно дрожавшая) извлекла из-под мышки табельное оружие, хранившееся в оперативной кобуре, подаренной Палычем в самом начале действительной службы, и привела его в боевую готовность; затем она достала миниатюрный фонарик, а следом, включив его на полную мощность (как и во всей современных подсвечивавших устройствах у него предусматривалось три различных режима), осторожно начала удаляться от железной двери, немножечко углублённой от основной фасадной стены, и приближаться к удалённому, боковому углу, – сейчас мы пойдем и удостоверимся: кто именно набрался столь дерзновенной наглости, что – глупый, неосторожный! – пытается проникнуть в самое «святое хранилище» и самолично очутиться за тюремной решеткой? Мне кажется, неоправданное, ничем не прикрытое, безумство под силу либо полнейшему идиоту, безмозглому и законченному, либо какому-нибудь не хило отмороженному преступнику, закоренелому и отпетому, либо же непревзойдённому профессионалу, посланному с определённой – чисто конкретной! – задачей, – произнося известную фразу и продолжая удерживать вспомогательные предметы, она отогнула на каждой руке единовременно по два пальца – указательный и мизинец – и изобразила характерный бандитский жест, прочно укоренившийся в определённых кругах и дошедших до двадцатых годов из далёких «удалых девяностых», – ну что же, сейчас посмотрим, что вы за такие, за «славные молодчики», которые не побоялись покуситься на самое «реальное здание», – снова был применён известный злодейский термин, – какое только может существовать в глубокой российской провинции». Додумывая последнее высказывание, решительная красавица подошла к кирпичному выступу, выпиравшему наружу фигурной, столбообразной кладкой и осторожно, предчувствуя нешуточную опасность, попыталась заглянуть за боковое пространство, чтобы вмиг разорвать угнетающую тишину, мрачную и пугающую, и отчётливо пронзить её светодиодным ярким подсвечиванием (здесь можно сказать, что неизменную папку вместе с осветительным приборчиком она предусмотрительно удерживала левой ладонью, а воронённый «макаров», готовый в любую, другую секунду прицельно выстрелить, прочно сжимала свободной правой). Однако в прилегавшем пространстве всё выглядело вроде бы тихо, спокойно – не виделось ни посторонних, возможно преступных, личностей, ни подозрительных, излишних телодвижений, ни каких-нибудь иных проявлений, относившихся к неправомерному, едва ли не грубому посягательству.

Неприятно похолодев и покрывшись холодным и липким потом, Шарагина, когда поняла, что надуманные ею волнения оказались не больше чем обыкновенным паническим вымыслом, облегченно вздохнула и, осторожничая, продолжила начатое обследование, пока ещё не завершённое, последовательно следуя дальше. По всей длине восточной стены, имевшей, как и фасадная сторона, четыре продолговатых окошка, не современных, пластиковых, а простых, деревянных, располагался единственный кабинет, некогда занимаемый поселковым полицейским начальником; сейчас же, в виду отсутствия укомплектованного подразделения, он с некоторых пор полностью пустовал и, глядя на окружающую мрачную пустоту безжизненными проёмами, наводил угнетённое состояние, невыносимую тоску и глубокое, затяжное уныние. И вновь по роскошному, практически неповторимому, телу, забегали противные, предательские мурашки, навевавшие зловещие, дурные предчувствия! В то же самое время, как неоднократно уже обращалось внимание, поселковая участковая тем же, между прочим, и славилась, что с легкостью могла справляться и с тревожными помыслами, и неосознанными эмоциями, и неоправданными, чуть-чуть не преступными страхами; вот и теперь, отбросив в сторону трусливые предвкушения, она одномоментно мысленно собралась, а следом, оставаясь невиданно напряжённой, продолжила визуальную разведку, ненадолго ею чуть ранее прерванную.