Долго ли она находилась в беспробудной прострации, коротко ли – обманутая разведчица, вероломно завлечённая в секретное диверсионное логово, совершенно не представляла; точно так же ей не было известно, где именно она находилась. Между тем очнулась она в довольно просторной комнате, выглядевшей сравнительно мрачновато и наводившей на угнетённые, плачевные мысли, совсем невесёлые и нисколечко не счастливые; говоря точнее, внутреннее пространство гораздо более походило на какой-то супер-засекреченный испытательный центр, ну, или в крайнем случае некую извращенную камеру, используемую в качестве безжалостных пыток, по существу нечеловеческих, по сути чудовищных. Самое первое, на что пленённая бестия, только-только пришедшая в себя, обратила внимание, оказалось плоскими стеллажами, установленными и по правую и по левую руку; они были протянуты вдоль невзрачного продолговатого помещения и простирались метров, должно быть, на сорок семь, хотя, возможно, и полные пятьдесят. Теперь следует сказать: а что же находилась на металлических полках, не отличавшихся презентабельным видом, зато позволявших испытать и нескончаемый страх, и сплошное уныние? На них в хаотическом беспорядке устанавливались всевозможные причудливые предметы: стеклянные колбочки, прозрачные цилиндрики, стекловидные квадратные ёмкости, стеклообразные шарики – заполненные бесцветными жидкостями; внутри же свободно, словно бы в космической невесомости, плавали разнообразные останки, принадлежавшие расчленённым живым организмам и выдававшие несомненную присущность к мелким грызунам, ползучим гадам – а также! – жестоко умерщвлённому homo sapiens, или самому обыкновенному человеку разумному. Но столь отвратительные видения, внешне похожие на составные элементы знаменитой петербургской кунсткамеры, – это было ещё не всё, что довелось воочию улицезреть практически ополоумевшей девушке! Рядом со своеобразными вместилищами, прямо так, без какой-либо упаковки, лежали тленные конечности и догнивавшие органы, выдавшие несомненную принадлежность и к человеческому, и к звериному роду-племени, тем паче излучавшие по ближайшей округе невероятную, резкую вонь и невыносимый, омерзительный запах. Едва его унюхав, разом поперхнувшаяся девушка натужно закашлялась.
Пока она была охвачена безудержным кашлем, на какое-то время пленённая красавица отвлеклась от ужасавшей, страшной действительности. Однако рано или поздно всё в конечном итоге заканчивается – не стал каким-то удивительным исключением и случившийся, ничем не отличавшийся, случай. Постепенно Юла снова сумела обрести необходимое душевное равновесие, более-менее принюхалась к отвратительным, зловонным «благоуханиям», и попыталась даже проворно подняться; словом, она резко дернулась, но в то же драматичное мгновение вдруг отчётливо поняла, что её миленькие ручонки, где-то хотя и маленькие, но в чём-то стальные и сильные, намертво привязаны к металлическим, выпирающим кверху поручням; да, как не печально было осознавать, несравненную пленницу накрепко приковали к специальному железному стулу, установленному в самом конце полутёмного, кошмарного помещения, прочно прибитому крепкими дюбелями и насмерть закреплённому к железобетонному полу… и тут отчаянную проказницу соизволила обуять – она! – если и не смертельная, то, уж точно, глубокая, сугубо удручающая, тоска.