Участь свою не выбирали

Обычно я старался не ставив волновать отца и мать своими письмами, но тут не выдержал. Да и обидно было: сводки Информбюро наш фронт упорно замалчивали…

Именно тогда, под Горбами, я еще ближе сдружился с сержантом-радистом Сашей Ипполитовым и хочу сказать о нем несколько слов. Узнав о нападении фашистов, семнадцатилетний Саша сразу же подал заявление в военкомат о досрочном призыве в армию. Вначале попал в 1-й Московский отряд особого назначения радистом. Во время последнего немецкого наступления на Москву отряд занял оборону западнее Клина. Саша стал невольным свидетелем того, как в течение двух-трех дней через позиции отряда с запада на восток, в Клин, отходили группами н в одиночку, конные и пешие, измученные и голодные красноармейцы и командиры, потерявшие связь со своими частями. Среди них было много раненых. Утром 1 декабря в бою при прорыве в сторону Яхромы Ипполитов был ранен. Рана была не тяжелая, но идти он не мог. До отказа набитая ранеными санитарная машина застряла на лесной дороге из-за перегрузки. Когда пули немецких автоматов засвистели над машиной, она быстро опустела. Водитель все же сумел вырвать ее из грязи, доставив Ипполитова и одного тяжелораненого в Яхрому.

В течение одиннадцати дней, проведенных на переднем крае, ему довелось испытать страх и голод, угрозу смерти и плена, пережить горечь отступления и другие неурядицы того периода войны. Ипполитову казалось, что он уже посвящен в солдаты-фронтовики. И только потом, когда после почти пятимесячного лечения в госпиталях и пребывания в запасных полках Саша второй раз попал на фронт, теперь уже Северо-Западный, понял, что глубоко ошибался. Настоящим солдатом и фронтовиком он стал только здесь, на болоте Сучан и под Горбами!

Рассказ о Саше хочется закончить его же словами, которые он сказал на одной из наших ветеранских встреч:

– Я считаю, что родился дважды: первый раз меня родила мать; а второй раз, уже как гражданин, я родился в боях на Северо-Западном фронте.

Очень верные слова!

Никогда позже от наших бойцов не требовалось такого напряжения, такого количества духовных и физических сил, сколько их было отдано за две недели боев под Горбами!

Ненависть к противнику теперь постоянно прорывалась в наших разговорах. "Вот придем в Германию, я там никого не пожалею, ни старуху, ни ребенка!",- горячился девятнадцатилетний сержант Евгений Комаров, командир отделения разведки нашего дивизиона, сменивший погибшего сержанта Зайца. В 1941 году у него погибла вся семья: отец и старший брат – на фронте, а мать – в тылу под фашистскими бомбами. Женя воевал смело и отважно. Немецкий снаряд, разорвавшись рядом с наблюдательным пунктом, искромсал его тело до неузнаваемости. Не стало еще одного моего товарища. И похоронку послать некому…

Большинство знакомых мне солдат и офицеров были настроены по отношению к немцам примерно так же, как сержант Комаров. Да и в тылу, узнавая о зверствах оккупантов, люди не могли простить этого врагу. Отец писал мне в те дни: "Танюшка спрашивает, сколько ты убил фрицев?" Моей любопытной племяннице шел… шестой год!

Тогда слова "немцы, фрицы, фашисты" одинаково обозначали ненавистных нам оккупантов.

Это было до появления известной редакционной статьи в газете "Правда", разъяснившей разницу между фашистами и немецким народом. В статье говорилось, что гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается и не может стать объектом мести. Наш ум понимал эти истины, но сердце болело по погибшим и не сразу подчинялось разуму.

Как-то, когда я был в нашем блиндаже один, в штаб пришли с НП командир дивизиона Новиков и начальник разведки Мартынов. Новиков стал рассказывать что-то смешное о Мартынове. Я молчал. Только вчера мы потеряли одного из командиров батарей. Нового офицера еще не прислали. "Почему Новиков не назначает меня командиром батареи? – думал я с обидой.- Ведь справился бы, а значит, смог бы делать больше, чем делаю. И так было бы честнее перед самим собой! Может, Новиков считает, что я не настоящий офицер, раз получил звание на фронте без военной школы, да еще всего четыре месяца назад? Или кто-то рассказал ему о моих раздумьях, когда он назначил меня командиром взвода? Но это уже в прошлом!" Бои под Горбами сделали из меня совсем другого человека: теперь, не раздумывая, согласился бы принять батарею.

Командир дивизиона, словно разгадав мои мысли, стал внезапно серьезным:

– Слушай, Малиновский! Я ведь понимаю, почему ты молчишь. Хочешь, чтобы я тебя назначил командиром батареи? Знаю, ты с этим справишься. И завтра же принесут тебя сюда убитого или еще через день притащат собачьей волокушей умирающего в медсанбат. А скажи, что ты видел в жизни? Ты ведь и девушку ни разу не поцеловал!

Мартынов поддержал его. Лишь через год, уже на другом фронте, когда у нас выбыл один из комбатов, Новиков назначил меня на его место, да и то временно.