Убить Первого. Том 3

— Должен сказать, что ты очень крепкий, человек, — произнёс тигр, указав когтем на бок Эдвана, — не каждый способен пережить удар Мягкой лапы Святого кота. Хотя, Мао, должно быть, давно не практиковал его, — на этот раз тигр не скрывал насмешки, покосившись в сторону человека-рыси. В ответ тот лишь оскалился и зашипел.

— Ты понимаешь меня, человек? — Самир склонил голову набок, дёрнув ухом, — или намерен молчать, как этот побитый блоховоз? — он мотнул головой в сторону Мао. Тот, услышав оскорбление, тихо зашипел, глубже вжимаясь в прутья клетки. Он весь трясся от холода и злобно зыркал на обоих своих сокамерников огромными жёлтыми глазищами, показывая верхние клыки. Эдван злорадно ухмыльнулся, глядя на врага. Хоть он и сам чувствовал себя ужасно, сердце радовалось от того, что враг выглядел ещё хуже. Этот тщедушный доходяга с огромной проплешиной на груди мало напоминал того жуткого монстра, с которым он сражался недавно. Вздохнув, парень цокнул языком с досады. Жаль, что не добил.

— Человек? — переспросил ещё раз тигр. Хвост как огромная толстая верёвка гулко ударился о пол клетки, привлекая внимание парня.

— Слышу, — хрипло отозвался, наконец, Лаут, глядя на зверя исподлобья, — просто пытался понять, какой предатель посмел передать тварям наш язык.

— Ваш язык, — фыркнул Самир, поморщившись, — сколько злобы и презрения. Да будет тебе известно, что мой народ говорит на этом наречии уже больше полутора тысяч лет! Тебя тогда ещё и в помине не было!

— Да как ты смеешь вообще заикаться о языке, тварь?! — мигом вскипел Эдван, не услышав шутливого тона, — думаешь, ублюдок Первый дал мозгов, так ровня человеку?! — рявкнул парень. Тигр недобро нахмурился, тяжелый хвост вновь ударил о пол клетки.

— Хшс-с-с! — зашипел Мао, попытавшись достать Эдвана ударом лапы, но не сумел. Громко звякнули натянувшиеся цепи и огромного кота тут же дёрнуло назад. Он рухнул на пол, буравя человека полным ненависти взглядом. В соседних клетках послышалась возня — звери оборачивались посмотреть, отчего их тихие соседи так расшумелись.

— Не смей оскорблять Великого Первого… — прошелестел голос рыси. Морда Самира разгладилась, хвост перестал дёргаться. Тигр уже и позабыл об оскорблении, предвкушая забавное зрелище.

— Великого?! Великого?! — ярился Лаут, игнорируя головную боль и тошноту, — да этот гнилой кусок дерьма должен сдохнуть в муках десять тысяч раз за всё, что сделал! Да само его существование — оскорбление силы Жизни!

— Первый бессмертен! — хрипло закричал в ответ Мао, — он избрал нас, нас! Избрал очистить мир от людской заразы, и не тебе, поганому человеку, грозить смертью хранителю!

— Мы убили эту мразь один раз, убьём и во второй!

— Отродье! — взревел зверь и с удивительной для тщедушного ослабшего тельца прытью вновь ринулся на Лаута, до предела натянув цепи. Ярость заставляла его забыть о своём состоянии.

— Правда уши режет, урод, да? — злорадно заговорил Эдван, глядя, как бессильно мечется перед ним закованный в цепи кот, — Эта мерзкая тварь должна была очень постараться, чтобы вырвать твой блохастый зад из-за грани, да? Тьфу! — не выдержав злобного взгляда зверя, парень плюнул ему в морду. Не попал, но Мао от этого пришёл в бешенство и ответил тем же. И тоже не попал. Самир закатил глаза и пробурчал себе под нос: «слабаки», но сокамерники его не слышали, слишком занятые взаимными оскорблениями. Человек-рысь попытался ещё несколько раз дотянуться до юноши когтями, но цепь была слишком коротка и Мао, истратив все силы, вновь уселся у прутьев, неотрывно глядя на Лаута с такой лютой ненавистью, что умей он прожигать взгядом — от Эдвана не осталось бы даже пыли.

— Поздравляю, — тихо похлопал в ладоши тигр, — на моей памяти ты второй, кому удалось взбесить его настолько, что он заговорил на нашем.

— Не смей называть этот язык «вашим», — перебил его Эдван, зашипев не хуже рыси. Отчего-то ему казалось, что невинно называя язык общим, проклятый зверь как будто бы ворует его у людей. И это юношу бесило не меньше, чем разговоры Мао.

— Буду называть как хочу, — оскалился Самир. Хвост тигра вновь пришёл в движение и хлопнул по каменному полу, — не дорос ещё меня учить, сопля человеческая.