Убить пересмешника

Тут на пороге появилась тетя Александра и позвала нас, но было уже поздно. Мисс Стивени, захлёбываясь, сообщила нам, что сегодня утром мистер Боб Юэл остановил Аттикуса на углу у почты, плюнул ему в лицо и сказал - дай только срок, он ещё с этим адвокатишкой расправится.

23

– Я бы предпочёл, чтобы Боб Юэл не жевал табак, - только и сказал об этом Аттикус.

По словам мисс Стивени Кроуфорд, дело было так: Аттикус выходил с почты, к нему подошёл мистер Юэл, обругал его, плюнул ему в лицо и погрозился убить. Мисс Стивени сказала (а когда она рассказывала это второй раз, уже выходило, будто она всё видела своими глазами по дороге из бакалейной лавки) - Аттикус и бровью не повёл, только вынул платок, утёрся и стоял и слушал, как мистер Юэл честил его, да такими словами, что она их нипочём не повторит, скорей язык себе откусит. Мистер Юэл ну и разошёлся, а тут ещё Аттикус никак не отвечал на его брань, он и говорит: что, говорит, черномазым пятки лизать не гордый, а драться гордый? Нет, сказал Аттикус, просто старый, сунул руки в карманы и пошёл прочь, рассказывала мисс Стивени. Уж в этом Аттикусу Финчу не откажешь - он иной раз так срежет…

Но мы с Джимом выслушали всё это без всякого удовольствия.

– А всё-таки прежде он был самый меткий стрелок во всем округе, - сказала я. - Он мог…

– Не станет он ходить с ружьем, Глазастик, - сказал Джим. - Да у него и ружья-то нет… Ты же знаешь, он и у тюрьмы тогда без ружья сторожил. Он мне сказал: ходить с оружием - значит только набиваться, чтоб в тебя стреляли.

– Сейчас другое дело, - сказала я. - Давай попросим его, пускай у кого-нибудь одолжит ружье.

Мы попросили, и Аттикус сказал - чепуха.

Дилл сказал - нам надо взывать к доброму сердцу Аттикуса: ведь если мистер Юэл его убьёт, мы помрем с голоду и ещё достанемся тете Александре, и ведь, ясное дело, как только Аттикуса схоронят, она сразу уволит Кэлпурнию. Джим сказал - может, на Аттикуса подействует, если я стану реветь и кататься по полу, ведь я ещё маленькая, да к тому же девочка. Это тоже не помогло.

Но потом Аттикус увидел, что мы уныло бродим вокруг дома, не едим, забросили все игры, и понял, до чего мы напуганы. Как-то вечером он принёс Джиму новый футбольный журнал, Джим нехотя перелистал его и бросил. Тогда Аттикус спросил:

– Что тебя тревожит, сын?

– Мистер Юэл, - напрямик сказал Джим.

– А что случилось?

– Ничего. Мы за тебя боимся, надо, чтоб ты с ним что-то сделал.

Аттикус невесело усмехнулся.

– Что же с ним сделать? Заставить его подписать пакт о ненападении?

– Когда человек говорит, что он с тобой расправится, это не шутка.

Аттикус сказал:

– Он и не шутил тогда. Попробуй-ка на минуту влезть в шкуру Боба Юэла, Джим. На суде я окончательно доказал, что ни одному его слову верить нельзя, если ему до этого хоть кто-нибудь верил. Ему необходимо было на ком-нибудь это выместить, такие люди иначе не могут. Что ж, если оттого, что он плюнул мне в лицо и пригрозил убить, на долю Мэйеллы досталось меньше побоев, пусть так. Должен же он был на ком-то сорвать зло, так уж лучше на мне, чем на своих ребятишках. Понимаешь?

Джим кивнул.

– Нам нечего бояться Боба Юэла, он уже отвёл душу, - сказал Аттикус.

И тут вошла тетя Александра.

– Я в этом совсем не так уверена, Аттикус, - сказала она. - Такой на всё пойдёт, лишь бы отомстить за обиду. Ты же знаешь этих людей.

– Но что мне такого может сделать Юэл, сестра?

– Какую-нибудь гадость исподтишка, - сказала тетя Александра. - Уж не сомневайся.

– В Мейкомбе мало что можно сделать исподтишка, - возразил Аттикус.

Больше мы не боялись. Лето кончалось, и мы не теряли времени даром. Аттикус объяснил нам, что Тому Робинсону ничто не грозит, пока его дело не рассмотрят в следующей инстанции, и что его скорее всего освободят или в крайнем случае назначат новое разбирательство. А пока он на тюремной ферме, в Честерском округе, в семидесяти милях от Мейкомба. Я спросила, позволяют ли жене и детям навещать Тома, но Аттикус сказал - не позволяют.

– А что с ним будет, если апелляция не поможет? - спросила я как-то вечером.

– Тогда его посадят на электрический стул, - сказал Аттикус, - если только губернатор не смягчит приговор. Подожди волноваться, Глазастик. Мы вполне можем выиграть это дело.

Джим растянулся на диване и читал журнал «Популярная механика». Тут он поднял голову и сказал:

– Это всё несправедливо. Даже если он виноват, он никого не убил. Он никого не лишил жизни.

– Ты же знаешь, по законам штата Алабама за изнасилование полагается смертная казнь, - сказал Аттикус.

– Да, сэр, но всё равно присяжные не должны были присуждать его к смерти… Если уж решили, что он виновен, присудили бы двадцать лет.

– К двадцати годам, - поправил Аттикус. - Том Робинсон - цветной, Джим. Ни один состав присяжных в наших краях, разбирая подобное дело, не скажет: «Мы считаем, что ты виноват, но не очень». Тут могло быть либо оправдание, либо самый суровый приговор.

Джим помотал головой.

– Нет, это всё неправильно, только я не пойму, в чём ошибка… может, изнасилование не надо считать таким тяжким преступлением…