Убить пересмешника

Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем голос судьи Тейлора:

– Встаньте, мисс Джин Луиза. Ваш отец идёт.

22

Настал черёд Джима плакать. Мы пробирались сквозь шумную весёлую толпу, а по его лицу бежали злые слёзы. Несправедливо это, твердил он всю дорогу до угла площади, где нас ждал Аттикус. Аттикус стоял под уличным фонарём, и лицо у него было такое, словно ничего не случилось, жилет застегнут, воротничок и галстук на месте, цепочка от часов блестит, весь он спокойный и невозмутимый, как всегда.

– Несправедливо это, Аттикус, - сказал Джим.

– Да, сын, несправедливо.

Мы пошли домой.

Тетя Александра ещё не ложилась. Она была в халате, и - вот честное слово - корсета она не снимала.

– Мне очень жаль, брат, - негромко сказала она.

Она никогда ещё не называла Аттикуса братом, и я покосилась на Джима, но он не слушал. Он смотрел то на Аттикуса, то в пол - может, он думал, Аттикус тоже виноват, что Тома Робинсона осудили.

– Что с ним? - спросила тетя про Джима.

– Ничего, он скоро придёт в себя, - ответил Аттикус. - Ему это не так-то легко далось. - И вздохнул. - Я иду спать. Если утром не выйду к завтраку, не будите меня.

– Прежде всего неразумно было разрешать детям…

– Здесь их родной дом, сестра, - сказал Аттикус. - Так уж мы для них его устроили, пусть учатся в нём жить.

– Но им совершенно незачем ходить в суд и пачкаться в этой…

– Это в такой же мере характерно для округа Мейкомб, как и собрания миссионерского общества.

– Аттикус, - глаза у тети Александры стали испуганные, - я никак не ожидала, что ты способен из-за этого ожесточиться.

– Я не ожесточился, просто устал. Я иду спать.

– Аттикус… - угрюмо сказал Джим.

Аттикус приостановился в дверях.

– Что, сын?

– Что же они сделали, как они могли?

– Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде и сделают ещё не раз, и плачут при этом, видно, одни только дети. Покойной ночи.

Но утром всегда всё кажется не так страшно. Аттикус по обыкновению поднялся ни свет ни заря, и, когда мы понуро вошли в гостиную, он уже сидел, уткнувшись в «Мобил реджистер». На сонном лице Джима был написан вопрос, который он ещё не мог толком выговорить.

– Погоди волноваться, - успокоил его Аттикус, когда мы все вошли в столовую. - Мы ещё повоюем. Подадим апелляцию, ещё не всё потеряно. Господи боже мой, Кэл, это ещё что такое? - Аттикус во все глаза уставился на свою тарелку.

– Папаша Тома Робинсона прислал вам сегодня цыпленка, а я его зажарила.

– Скажи ему, что для меня это большая честь, ведь даже у президента наверняка не подают к завтраку цыплят. А это что такое?

– Булочки, - сказала Кэлпурния. - Их прислала Эстелла, которая кухаркой в гостинице.

Аттикус посмотрел на неё в недоумении, и она сказала:

– А вы подите поглядите, что в кухне делается, мистер Финч.

Мы тоже пошли. Кухонный стол ломился от всякой снеди: толстые ломти копчёной свинины, помидоры, бобы, даже виноград. Аттикус увидел банку засоленных свиных ножек и усмехнулся.

– Как вы думаете, тетя позволит мне есть это в столовой?

– Прихожу утром, а у нас всё заднее крыльцо завалено. Они… они очень благодарны вам за всё, что вы сделали, мистер Финч. Это… это ведь не слишком дерзко с их стороны?

В глазах Аттикуса стояли слёзы. Он ответил не сразу.

– Передай им, что я очень признателен, - сказал он наконец. - Передай им… передай, чтоб они никогда больше этого не делали. Времена слишком тяжёлые…

Он заглянул в столовую, извинился перед тетей Александрой, надел шляпу и отправился в город.

В прихожей послышались шаги Дилла, и Кэлпурния не стала убирать со стола завтрак, к которому Аттикус так и не притронулся. Дилл, как всегда, жевал передними зубами и рассказывал нам, что сказала после вчерашнего вечера мисс Рейчел: если Аттикус Финч желает прошибать стену лбом - что ж, лоб-то его, не чей-нибудь.

– Я бы ей сказал, - проворчал Дилл, обгладывая куриную ножку, - да с ней сегодня не очень-то поспоришь. Говорит, полночи из-за меня проволновалась, хотела заявить шерифу, чтоб меня разыскивали, да он был в суде.

– Ты больше не бегай никуда, не сказавшись. Ты её только хуже злишь, - сказал Джим.

Дилл покорно вздохнул.

– Да я ей сорок раз говорил, куда иду… Просто ей слишком мерещатся змеи в шкафу. Вот спорим, она каждое утро за завтраком выпивает пинту - два полных стакана, я точно знаю. Своими глазами видел.

– Не говори так, Дилл, - сказала тетя Александра. - Детям не пристало так говорить. Это… это бесстыдство.

– Я не бесстыдник, мисс Александра. Разве говорить правду бесстыдно?

– Так, как ты говоришь, - бесстыдно.

Джим сверкнул на неё глазами, но только сказал Диллу:

– Пошли. Виноград возьми с собой.

Когда мы вышли на веранду, мисс Стивени Кроуфорд, захлёбываясь, рассказывала про суд мистеру Эйвери и мисс Моди Эткинсон. Они оглянулись на нас и опять заговорили. Джим издал воинственный клич. А я пожалела, что у меня нет оружия.

– Ненавижу, когда большие на меня смотрят, - сказал Дилл. - Сразу кажется, будто что-нибудь натворил.

– Поди сюда, Джим Финч! - закричала мисс Моди.

С тяжёлым вздохом Джим слез с качелей.

– И мы с тобой, - сказал Дилл.