Слышно было, как чемодан грохнул об пол в спальне. Все, теперь он тут надолго.
– Вы приехали в гости, тетя? – спросила я.
Тетя Александра не часто выезжала с «Пристани» и уж тогда путешествовала с помпой. У нее был свой ярко-зеленый солидный «бьюик» и черный шофер, оба сверкали такой чистотой, смотреть тошно, но сейчас их нигде не было видно.
– Разве отец вам ничего не сказал? – спросила тетя Александра.
Мы с Джимом помотали головами.
– Вероятно, забыл. Его еще нет дома?
– Нет, он обычно возвращается только к вечеру, – сказал Джим.
– Ну так вот, ваш отец и я посоветовались и решили, что пора мне немножко у вас пожить.
«Немножко» в Мейкомбе может означать и три дня и тридцать лет. Мы с Джимом переглянулись.
– Джим становится взрослый, и ты тоже растешь, – сказала тетя Александра. – Мы решили, что тебе полезно женское влияние. Пройдет совсем немного лет, Джин-Луиза, и ты начнешь увлекаться нарядами и молодыми людьми…
Я могла много чего на это ответить: Кэлпурния тоже женщина, пройдет еще очень много лет, пока я начну увлекаться молодыми людьми, а нарядами я вообще никогда не стану увлекаться… Но я промолчала.
– А как же дядя Джимми? – спросил Джим. – Он тоже приедет?
– О нет, он остался на «Пристани». Ему надо присматривать за фермой.
– А вы не будете без него скучать? – спросила я и сразу спохватилась – это был не очень тактичный вопрос. Тут ли дядя Джимми, нет ли, разница невелика, от него все равно никогда слова не услышишь. Тетя Александра пропустила мой вопрос мимо ушей.
Я не могла придумать, о чем еще с ней говорить. Сказать по совести, я никогда не знала, о чем с ней говорить, и сейчас сидела и вспоминала наши прошлые тягостные беседы: «Как поживаешь, Джин-Луиза?» – «Очень хорошо, благодарю вас, мэм, а вы как поживаете?» – «Хорошо, спасибо. А чем ты все это время занималась?» – «Ничем». – «Как, неужели ты ничего не делаешь?» – «Ничего». – «Но у тебя, наверно, есть друзья?» – «Да, мэм». – «Так чем же вы все занимаетесь?» – «Ничем».
Тетя, конечно, считала меня круглой дурой, один раз я слышала – она сказала Аттикусу, что я отсталая.
Что-то было неладно, но расспрашивать не захотелось: по воскресеньям тетя Александра всегда бывала сердитая. Наверно, из-за корсета. Она была не толстая, но весьма солидная особа и сильно затягивалась – бюст получался такой высокий, что смотреть страшно, сзади все очень пышно, талия в рюмочку, – глядя на эту фигуру, поневоле подумаешь, что наверно, в молодости тетя Александра была как песочные часы. С какого боку ни посмотри, выходило очень внушительно.
Остаток дня прошел в тихом унынии – так всегда бывает, когда приедут родственники, – а потом мы заслышали автомобиль и сразу ожили. Это из Монтгомери вернулся Аттикус. Джим забыл свою солидность и вместе со мной побежал его встречать. Джим выхватил у Аттикуса чемодан и портфель, а я повисла у него на шее; он на лету поцеловал меня, и я спросила:
– А книжку ты мне привез? А знаешь, тетя приехала!
Аттикус сказал – привез и знает.
– Тетя будет у нас жить, ты рада?
Я сказала – очень рада, это была неправда, но бывают такие обстоятельства, что приходится и соврать, раз уж все равно ничего не поделаешь.
– Мы решили, что настало время, когда детям необходимо… в общем вот что, Глазастик, – сказал Аттикус, – тетя делает мне большое одолжение, и вам обоим тоже. Я не могу весь день сидеть с вами дома, и этим летом нам придется трудно.
– Да, сэр, – сказала я.
Я ничего не поняла. Мне только показалось, что не так уж Аттикус звал тетю Александру, это она сама все придумала. У нее была такая манера, она заявляла –
Мейкомб встретил тетю Александру очень приветливо. Мисс Моди Эткинсон испекла свой любимый торт, до того пропитанный наливкой, что я стала пьяная; мисс Стивени Кроуфорд приходила в гости и сидела часами, причем больше все качала головой и говорила «гм-гм». Мисс Рейчел зазывала тетю днем пить кофе, и даже мистер Натан Рэдли один раз заглянул к нам во двор и сказал, что рад ее видеть.