Убить Ланселота

Мрамор принесли быстро. Глиниус оказался существом воистину незаменимым: расторопный, деятельный, ответственный. Как и все големы, впрочем. Ойлен успел не раз пожалеть, что раньше ему таких помощников не попадалось.

Молоток скульптора застучал по зубилу. Забулькало вино. Дело стронулось с мертвой точки.

Хоакиново заклятие обладало одним интересным свойством. Пока стрелок жил в Деревуде, оно никак не проявлялось, но стоило покинуть насиженное место, и тайное стало явным. Чих воздействовал не только на Хоакина, но и на пространство вокруг него. Иначе говоря, любую местность превращал в Деревуд и сторожку, где Хоакин впервые встретил Бизоатона. Изменения — крохотные, почти незаметные — бежали по Базилисковой Камении, преображая стражников, камергеров и поваров.

— Ганхель, дружище. Ты пьешь? При исполнении?

Стражник удивленно уставился на кружку в своей руке:

— И правда. Что это я?

— Придется доложить герцогу. Извини, дружище. Сам понимаешь: долг есть долг.

— Да я ничего. Понимаю, не впервой… Но ты уж и на себя донеси, Пампфель. Я видел, как ты укусил куриную ногу. О, вот опять!

Солдаты удивленно посмотрели друг на друга:

— Дисциплина ни к зверю. Совсем разболтались, — и вновь принялись за вино и еду.

Тем временем Тальберта терзали муки творчества. Глыбища мрамора с грохотом передвинулась. Потом еще и еще. Голем вытер пот, обмахнулся скатертью, которую сорвал со стола, и заявил:

— Вот так вот. Всю жизнь — камни. Камни, камни, камни. Все в подземелье. Как сланец последний.

— Сюда двигай и помалкивай. Да осторожнее!

Мрамор ожесточенно заскрежетал. Скатерть взвились, словно знамя.

— Э-ге-гей, на волю! — вдруг выкрикнул голем. — На природу, люди! Сень лесов зеленых. Ждет, манит, трепещет!

Тальберт постучал по глыбе зубилом, прислушиваясь к звону. Чем-то звук ему не нравился.

— Лиза, сядь правее, — приказал он. — Вот так. Голову Хоакина — на колени. Так, хорошо. Взгляд любящий. Еще любящее! Хорошо. Вы, крохи, — в первый ряд.

Инцери и Маггара покорно устроились в ногах Лизы. Тальберт все не мог поймать композицию. У двери бушевал голем с двумя кружками пива в руках:

— …У богатых — отобрать! Бедным — все раздать! Сладок воли вкус! Я теперь разбойник — Веселый Глинни Ус!

— Эй, толстопузый, потише там! — рявкнул скульптор. — Здесь храм искусства, а не кабак. Ну крылатенькая, сейчас мы из тебя ангелочка сделаем. Взгляд построже… да, да. Ручки сложи молитвенно. Крылышками потрепещи.

Он взялся за молоток, напевая:

Весельем бродяжьи отмечены дни,
О чем горевать в самом деле?
Стальная броня мою шкуру хранит,
А сердце — любовь к милой Неле.

Полетели на пол крошки мрамора. Тальберт повернулся к стражникам:

— А что, мерзавцы, осталось там выпить хоть на полглотка?

— Осталось и больше. Выпьем за землю справедливости.

В руке скульптора появилась чаша.

— А нам? — возмутилась Фуоко.

— Зажилил? — поддержали крохи.

— Вам тоже. Пьем за вольных стрелков!

— За Ланселота!

Свершилось чудо. Над землей понеслась удивительная сила, преображавшая Террокс. Подмастерья в портняжьих лавках вздыхали, глядя на зеленое сукно. Принцессы замирали подле гобеленов с кострами, котелками и оленятами. Дочери мельников роняли решета в задумчивости.

В деревудской чаще икнулось сутяге Дофадо. Виконт, которого остановили воины без знаков различия на доспехах, потянулся к шпаге.

— Что такое?! — фальцетом заверещал он. — Это произвол!

Толстуха с развратными глазками потупилась:

— Ничего страшного, сударь. Ваш обед, сударь.

— Что? Засохшая булка со шпеком? Двухгрошовая сосиска, завернутая в увядший лист салата? Стакан воды? А это что?

— Грамота от шарлатана в подтверждение наших привилегий. И счет за пир, устроенный в вашу честь.

— Триста дублонов? Помилуйте, это же форменное вымогательство! Грабеж, одним словом.

Негодяи придвинулись, в руках их заблестели ножи. Виконт переводил с одного разбойника на другого ненавидящий взгляд.

— Таковы традиции вольных стрелков, — извиняющимся тоном пояснил Реми. — Вы ведь поддерживаете их, не так ли? Вы же не выступите против вольностей и свобод, дарованных нам шарлатаном?

— Не выступлю? Не выступлю, говорите? И еще как выступлю!

Легкий ветерок пронесся над соснами. Спесь слетела с лжестрелков. Сила преображения достигла Деревуда, забирая разбойничье благословение, унося его в доннельфамский лес. Виконт подбоченился:

— Прочь, канальи. Самозванцы! Истинный разбойник никогда не унизится до двухгрошовой сосиски. Убирайтесь!

Зазвенела шпага. Шляпа Реми Дофадо лишилась обоих полей. Разбойники разбежались, не пытаясь даже узнать, чем закончится столкновение с разъяренным виконтом. Великолепный коммерческий проект Неддама де Нега потерпел крах.

Ганхель отбросил в сторону кубок. Пригладил усы.

— Пора мне, братцы. Побегу собирать бюргеров. — И к Тальберту: — Точно к утру? Не опозориться бы.

Скульптор прижал руки к груди:

— Вне сомнений, господин стражник. Верно, как то, что меня зовут Тальберт Ойлен.