Убить генерала

— Господи, он сошел с ума! От вчерашнего настроя не осталось и следа. Я поняла, что боюсь его. Но именно страх что-то стимулирует во мне, подталкивает подчиняться ему, идти за ним. Это невозможно объяснить словами. Он напомнил мне мои слова, которые я сказала в день нашего знакомства. Что Корсаков входит в постоянный состав аналитической группы, отвечает за связи с прессой, размещает гостей в резиденциях. А если гости — иностранцы, он отвечает на вопросы аккредитованных с ними журналистов. Что Корсаков ждет момента, когда я на спину перевернусь... Кто такой Корсаков? Как-то я назвала его чертом, на самом деле он — валенок. Он чуточку старомодный, хотя частенько вращается в светских кругах.

А мой гость... Он точно ненормальный, мозги у него работают с невероятной быстротой. Он предложил план: заманить Корсакова на природу, в лесок, добавить что-нибудь в бутылку, а пока он спит, взять его ключи, сгонять к нему домой, порыться в его компьютере, может, что-то удастся добыть. «Что-то» — это очень конкретное. Я знаю людей типа Корсакова. Они хранят любые бумаги. И если Корсаков связан с Хворостенко, то его имя наверняка промелькнет в документах — сметах на содержание учетных групп и отдельных лиц, расписках и прочее. Я сама храню подобные документы в домашнем компьютере.

Я снова сказала ему о его болезни. Я привела пример, не совсем удачный, может быть, но тот, что был «под рукой». Два человека, один здоровый, второй болеет гриппом. Первый сторонится, закрывается, надевает марлевую повязку, принимает профилактические меры, лекарства, но все равно заражается. От него вирус переходит к другому, который также старался избежать инфекции. СТАРАЛСЯ. Но у него тоже ничего не вышло. И поняла, что тоже заразилась. Припомнила фразу из какого-то кинофильма с Беном Аффлеком: «Мы боремся с чумой, собираем в одно место всех зараженных, и начинается эпидемия». Эпидемия. Один больной мог заразить всех. Вирус, и неважно, какого он качества. Вирусы, поняла я, бывают разные. Так вершатся все революции. Так начинаются все войны. Ко времени или нет? Но нет той войны, которая бы началась в срок.

Глава 17 Обеспечить присутствие

17 — 18 июля

Цыганок выруливал с Бурденко на Плющиху. Он намеренно долго пропускал транспорт, двигающийся по Плющихе в двух направлениях. Это был второй заход — первый оказался холостым: Корсаков точно выгуливал собаку, но на «Субару» не отреагировал даже его кобель-доберман, которому нравилось жить в доме с видом на Москву-реку и брехать на посетителей магазина сети «Деликатес». Цыганок был вынужден сделать круг и вернуться по Староконюшенному переулку. Наконец полковник обернулся на эксклюзивную машину. Как раз в тот момент, когда Цыганок подал Марии знак, и она сделала водителю недвусмысленный жест: «Останови сразу за углом». Вообще-то сигнал понятен... таксистам. Личным водителям не отдают таких театральных жестов, понятных даже галерке. Однако в данном случае киношный вариант — с естественной мимикой актеров — не работал. Корсакова было необходимо не только привлечь, но и показать дальнейшие намерения.

— Криво работаем, — морщился охранник и качал головой. Он предлагал Марии другой вариант — просто нарисоваться. И ждать телефонного звонка от Корсакова, у которого живо пробудится давний интерес к столичному модельеру.

А до этого он, не видя другого выхода из создавшегося положения, все же пытался отговорить Марию от безумного шага. Он дословно повторил формулировку, которая при определенных обстоятельствах могла стать смертным приговором. И в первую очередь ему, бывшему офицеру Службы. Но этого он не сказал. Он не мог забыть ее слов: «Я втянулась. Мне интересно. Захватывающе. Нервы в клубок. Настоящая жизнь, не фальшивка. Жить хочется». Как он мог отговорить ее от настоящей жизни? И что бы он услышал в ответ?

Он готов был все отдать за то, чтобы снова увидеть Машу под снежным водопадом в лесу, услышать ее голос, прорывающийся сквозь морозный треск: «Иди ко мне!» Тогда он понимал, что сделал ей пусть запоздалый, но все же подарок — к Рождеству. Он будто услышал ее пожелание: «Дай встать на цыпочки в твоем лесу...»

«У тебя ореол над головой». Да за эти слова можно отдать все. И даже согласиться на то, чтобы из памяти стерли ее податливые губы: «Я устала...» Но чтобы оставили другое, самое последнее: «Я сама вспомню о тебе — когда мне будет хорошо, а не паршиво».