Убить, чтобы воскреснуть

— Ну вот, теперь, видишь, и ты его слушать стал? — хохотнул Стольник. — А ты не слушай, не надо. Ничего, прорвемся! Если вертушка села на плац, тут бежать всего ничего. Винт режет воздух, собьет им прицел. Да и вы сами бегите порезвей, позатейливей, этими шалявыми прикрывайтесь, они понадежнее кевларовых жилетов будут.

По прутьям оконной решетки снаружи трижды грохнули чем-то тяжелым.

— Сигнал! — обрадовался Стольник, клещом впиваясь в руку Германа. — Не дергайся, очень тебя прошу, не дергайся! Ваха, смотри, если что…

— Понял, не русский дурак! — огрызнулся Ваха, крепко прижавший к себе Альбину.

— Внимание! — надсаживался Стольник. — Первым идет Ваха, проверяет вертушку, дает нам отмашку. Если все в порядке — за ним Удав, потом я, потом Кныш с малолетками, замыкает Бензоль с вертухаем под мышкой. Все поняли? Тогда пошли!

Дверь распахнулась. Ваха бросился вперед короткими, неровными перебежками, чуть не волоча на себе Альбину. Ветер, поднятый винтом, сбивал с ног. По уговору, пилоты не должны были глушить мотор, чтобы вертолет в любую минуту мог взлететь. Ваха с Альбиной взбежали по трапику, скрылись внутри.

Время тянулось невыносимо. Наконец пара снова выросла в проеме люка: впереди Альбина, за ее спиной — еле различимый Ваха. Чеченец трижды сделал отмашку.

— Пошли! — крикнул Стольник Удаву, и тот поволок вперед Регину Теофиловну.

Эти двое продвигались куда медленнее, но вот и они наконец добрались до вертолета.

Альбина с Вахой снова показались в дверях. Отмашка.

— Ну, лепило… — выдохнул Стольник, сильнейшим толчком выбрасывая Германа из дверей и пряча голову куда-то ему под мышку. — Шевели ногами!

Тот неловко побежал. Дуло больно упиралось в бок, мешало дышать. Сердце частило, как никогда. Ног он не ощущал.

«А ведь никто не мешает Стольнику пристрелить меня, как только все окажутся в вертолете, — мелькнула мысль. — И тогда она останется одна…»

Мысль о собственной смерти казалась совершенно нереальной. Гораздо больше мучило сейчас Германа, что он вынужден бежать, волоча на себе эту ядовитую тварь, и не иметь возможности и силы сбросить Стольника, раздавить его.

Он ничего не смог… как тряпка. Он не смог спасти себя, ее, других… тащится, как овца на заклание, готовый покорно принять свою участь, и если Китаев не понял его намеков, если ничего не предпринял, то дальнейшую участь Германа Налетова можно предугадать очень легко. А что тогда будет с Альбиной?

На трапе он споткнулся, а Стольник вдавил пистолет так, что коснулся, казалось, самого сердца. Сердце приостановилось… опять зашлось в сумасшедшей гонке…

Герман вбежал в вертолет, сослепу ничего не видя, слепо повел руками. Стольник наконец-то отлип от него, потащился куда-то в сторону.

Ваха опять прошел к люку, махнул следующим.

Кто-то схватил Германа за руки, потом обнял, прильнул на миг.

Герман куда-то сел, повинуясь этим рукам, и наконец-то разглядел рядом Альбину. Она молча улыбалась, слезы сверкали в глазах. Герман слабо улыбнулся в ответ — и вдруг увидел, что Стольник лежит вниз лицом на полу возле сиденья. Рядом лежали Ваха и Удав.

Как это? Вон же Ваха, стоит в дверях, помогает взойти по трапу Кнышу, обремененному Антоном с Максом. Всех троих мгновенно оттолкнули от дверей, Ваха опять махнул…

Да это не Ваха! Парень очень похож на него, и бушлат такой же черный, и стрижка лагерная, но…

Незнакомец обернулся, словно почуял взгляд Германа, молча блеснул улыбкой. Еще двое таких же, как он, молчаливых, аккуратно вязали Антона, Макса и Кныша, укладывали их вниз лицом.

Кто-то опустился рядом с Германом с другой стороны. Покосившись, тот увидел Китаева, который сидел, уставив локти на колени и подперев голову.

— Ну что, переволновались? — спросил, не глядя на Германа. — Извини, с усыплением не вышло. Был риск, что вертолет все же успеет подняться в воздух прежде, чем газ подействует, — тогда все гробанулись бы. Но ничего, ОМОН сработал как надо!

Герман молча смотрел на Китаева. Тот говорил еще что-то, но он ничего не слышал. Хотел спросить, как там Севастьянов, но почему-то не смог шевельнуть губами. Сердце резко, больно толкнулось где-то в горле, потом замерло.

«Раз, два… — считал Герман секунды тишины. — Три, четыре… пять…» Кто-то затормошил его, закричал высоким, отчаянным голосом. Герман попытался заговорить, успокоить, но сил не было. «Ко сну клонит — или к смерти?» — вяло шевельнулось в голове. Кирилл вдруг быстро прошел мимо, полуобернулся, глянул с ненавистью: «А ты-то чего сюда лезешь? Нет, тебе еще не время!»

И все. Больше ни мыслей, ни ощущений не было. Все кончилось, весь мир затих.

* * *

Альбина ждала троллейбуса так долго, что совсем промерзла. Народу на остановке набралось множество: все с озабоченными, усталыми, унылыми лицами, поникшие под грузом тяжелых мыслей. Вдруг пришло в голову, что и она выглядит совершенно так же. Попыталась распрямить плечи, закинуть голову, «смотреть в небеса», как некогда учила Валерия. Настроению помогло не очень, но теперь Альбина хотя бы не стояла, согнувшись, как древняя старушенция.