Убить, чтобы воскреснуть

— А ты не сдурел, Стольник? — подал голос только что вошедший Бирюк. — Сам же говорил: заложники — наша крыша. Крыша, а не матрасы!

— Заткни пасть, Бирюк! — огрызнулся Стольник. — Ты раньше помалкивал — и правильно делал! Мне нужен этот фраер, понимаешь? Нужен с ручками и ножками! Ты посмотри на него! Ты что же, ничего не понял? Да я его насквозь, падлу, вижу. Та девчонка убитая, про которую он говорил, — она ему не чужая. Видел небось, как его било-колотило, когда о ней говорил? Хинган — это его рук дело, век воли не видать! И не зря он нам тех двух бычков сдал: побоялся, уйдут они от него, из рук выскользнут. Что-то я такое от вертухаев слышал, будто лепило наш сам себя, добровольно в нашу тошниловку на работу назначил. В такую-то дыру! Ишь, добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, вы на него только поглядите! Небось с Хинганом расправился, а теперь грабки тянул к тем двум субчикам. Скажешь — нет? Да вы на его рожу посмотрите, ну?!

Герман резко отвернулся, пытаясь защититься от взглядов. Но, похоже, опоздал…

Да, можно было не сомневаться: ошеломленный этой нечеловеческой догадливостью Стольника, он сам себя выдал.

— Так вот, урки, слушайте меня: я этого умельца замазать хочу. И все, базар окончен! Мое слово. А если он сейчас опять из себя целку строить будет, то расстегивайте штаны, вынимайте свайки!

Герман рванулся вперед — и вдруг что-то обвилось вокруг него, прильнуло мягко. Опустил налившиеся кровью глаза — и встретился взглядом с Альбиной.

Она смотрела так… — Пожалуйста, — прошептала, чуть шевеля губами. — Сделай это… чего они хотят.

— Бачь! — восторженно взвизгнул Удав. — Дивчинка сама хоче!

— Если есть проблемы, — негромко сказал Стольник, — можно попробовать ав-ав. Очень возбуждает. Или еще говорят, есть какой-то лягушачий минет. Никогда не испытывал, а как охота-а…

Он стоял совсем близко, и Герман ощущал волны мелкой, похотливой дрожи, сотрясавшей это жилистое тело.

Альбина спрятала лицо на груди Германа. Теплое дыхание пробивалось сквозь его одежду. Он ощущал шевеление губ и знал, что она по-прежнему шепчет:

— Пожалуйста… пожалуйста…

До какого же отчаяния надо дойти, чтобы просить его об этом!

Глуша в горле стон, Герман уткнулся в ее мягкие, растрепавшиеся волосы.

«Господи… — сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь болью отдавалась в висках, — господи, помоги мне… помоги!»

— Давай, ну! — подзуживал Стольник. — Не тяни резину. И ты тоже не стой, как деревяшка, зажигай мужчину!

Герман ощутил, как руки Альбины скользнули ему под пуловер, медленно потянули вверх. И вдруг она громко, отчаянно вскрикнула, ударилась головой в грудь Германа, зашлась слезами, неразборчивыми криками…

— Ладно, хватит!

Чья-то рука резко оторвала Альбину от Германа.

Девушка забилась, закричала. Герман метнулся вперед, опять схватил ее, прижал, пробормотал, глядя куда-то, но ничего не видя:

— Хорошо, я сделаю это, только не трогайте ее!

— Ничего ты не сделаешь, понял?

У Германа чуть посветлело в глазах, и он увидел Бирюка, который стоял рядом, отстраняя Стольника:

— Хватит! Хватит, я сказал! Мы сюда зачем пришли? Чтобы взять свободу! Ты говорил, может, придется положить пару-тройку вертухаев, но ты не говорил, что придется девчонок насиловать. А это без меня, понял? Меня при этом не будет. И тебе не позволю!

Он толкнул Стольника к стене.

— Ты знаешь, почему я здесь? Мою сестру разложили на столе, в кафе, где она работала… пятеро таких же подонков, как ты!

Он выбросил вперед указательный палец.

— Как ты! Как ты! — ткнул в Ваху, в Удава.

— И как ты, надо полагать? — спросил Стольник, вскидывая пистолет и выстрелом отбрасывая Бирюка от себя. — Растыкался тут! А ведь я с тобою вместе свиней не пас. Да…

Герман перехватил Бирюка, опустил на пол. Тот шарил по груди руками, а взгляд его не отрывался от Альбины:

— Таня…Таня, ты пришла. Закроешь мне глаза. Это не страшно, мне не больно, ты не плачь! Умирать… ничего…

Он забил по полу ногами… затих.

— Еще один, — мрачно подытожил Ваха. — Помнишь, что я тебе сказал, а, Стольник? Теперь нас уже пятеро. Может, пора и…

— Зеки! — криком перебил его вбежавший в палату заключенный, стороживший входную дверь. — Вы что, оглохли? Вертушка гудит!

Все разом вскинули головы к потолку и разом услышали грохот винта, разбивающего небо вдребезги.

— Готовьсь! — крикнул Стольник, перекрывая нарастающий грохот и одновременно подбирая выпавший из руки пистолет. — Э, лепила, куда пялишься? Не про тебя игрушка! Ладно, пока оставим наши разговоры. Нас пятеро — заложников шестеро. Разбирайте по одному. Доктор со мной, девку возьмет Ваха. Смотри, лепило, две жизни на одной своей тянешь! Чуть что, я тебя положу, а Ваха — ее. Удав! Ты держи вертухая. Толстый бабец пусть бежит с Бензолем, а Кныш возьмет двух сявок. Как только застучат по окнам, открываем двери — и вперед.

— А чучела с вышек нас не грохнут? — мрачно поинтересовался Ваха. — Небось Китаев там уже снайперов понаставил, как этот и предупреждал, — кивнул он на Германа.