Убить Архимеда

— Еще как жалко, Ваша честь… Да только моих ребят, что лежат сейчас на Высотах — жальче в сто крат…

И вдруг стало так тихо-тихо, что слышно, как — ветер листву гонит по крепости. А потом у командующего задергалось все лицо, он схватил мешок с серебром и швырнул его в мои руки и закричал:

— Ну раз ты такой жалостливый, возьми сии деньги на помин всех наших ребят. Получай!

* * *

Странная штука жизнь… Думал я, что — вот сейчас казнят меня за нарушенье Марцеллова приказа, а вышло…

Через месяц после паденья Ортигии из Рима пришел корабль с претором на борту. Претор выстроил нас во дворе Ортигийской крепости и зачел решенье суда:

«За потаканье Предательству и попытки спасти Шпиона с Изменником, гражданин Рима Марцелл лишается всех чинов, наград и воинских званий и должен быть под конвоем препровожден в Город Рим для дальнейшего следствия.

Вместо него, временно, командующим Римской Восточной армией назначен Марк Юнний Брут, как единственный, кто догадался что нужно делать в подобных случаях со всеми Предателями.

Армии подготовиться и при первой возможности выступить в Восточный поход на предавшую нас Македонию. Марк Юнний Брут назначен временным проконсулом армии до особого распоряжения и властен над судьбою и жизнью любого из вверенных его Гению подчиненных.

Народ и Сенат Римской Республики».

Я не знал, что сказать. Ноги мои подогнулись, и я не мог ступить ими и шагу. Потом ко мне подошел постаревший вдруг Марцелл и тихо сказал:

— Ты достоин этого, Брут! Они спросили меня, — кого я думаю оставить вместо себя на команду, и я решил, что ты — самый лучший. Не поведи меня, Дурачок… И Дай Бог тебе Счастья!

Я… Я бросился к Марцеллу. Я сказал ему:

— Это — неправильно! Это не честно! Вы — наш командующий! Вы обязаны повести нас на греков! Я не знал, что так выйдет… Я бы… Я бы — пощадил Архимеда, чтоб только вас бы не трогали!

Но Марцелл рассмеялся в ответ:

— Какой же ты — Дурачок, мальчик! Я — сторонник Фабия Кунктатора, мы надеялись завершить всю Войну мирным договором. Но наш враг Сципион одержал ряд побед в Бетике, да Испании… Теперь его партия, сторонники победной войны требуют кровопролития до конца. До безусловной капитуляции Карфагена…

Наша, а верней — твоя победа в Сицилии пришлась им как нельзя кстати…

Знаешь, я рад, что ты убил Архимеда. Мудрец не заслуживал медленной и мучительной казни — прилюдно, под пыткой. А этим бы все и кончилось, доставь ты его мне — живым…

Ну, удачи тебе, Дурачок. Береги армию. Я ее тебе — недурную оставил. Удачи.

Я видел, как преторианцы уводили нашего командира. Я… Я не знал, что думать, что делать… А потом будто Боги подтолкнули меня!

Я бросился вслед уходящим судейским, схватил главного из них за плечо, развернул его патрицианскую харю и прошипел:

— Пусть волос упадет с его головы, и ты не поверишь, что я с тобой сделаю! Я — Дурак! Я смогу это сделать!

В первый миг претор побагровел, хотел что-то сказать, но за моею спиной сразу сгрудились мои молодцы, и вдруг я увидал в глазах судейского ужас. Он задрожал всем своим телом, боязливо поднял руку, будто хотел загородиться ей от меня и проблеял:

— Да что вы… Что Вы, Ваша честь! Я… Мы провели уже следствие! Ничегошеньки не подтвердилось! Отставка и ссылка — обещаю вам, — не больше того… Я… Мы… Марцеллу ничто не грозит, уверяю вас!

В ответ на это я поднял мой плебейский кулак к самому носу патриция и со значением произнес:

— Я — верю тебе. Я — проверю тебя. Для тебя же, дружок, будет лучше, ежели ты сказал правду!

Когда они все уехали, я собрал всех пленных механиков, вызвал моего старенького толмача и указал грекосам на ворох их книг:

— Значит, — так. Половина из вас переводит все это вот — с птичьего языка на наш — человеческий. Вторая половина учит меня вашему птичьему языку. Третья — вашей уродской механике…

Грекосы захихикали. Кто-то сказал:

— Целое можно разделить лишь на две половины — никак не на три!

Я позвал Ларса, и тот на глазах пленных стал многозначительно точить свой большой меч. А я пояснил:

— На сколько половин я вам велю, на столько вы и разделитесь. Или Ларс мой сейчас разделит любого из вас ровно на семь половин! Отдельно — руки, отдельно — ноги, отдельно — все прочее. Начнет он с вашего мужского хозяйства, а закончит, пожалуй что, головою.

Ну… Так сколько половин в одном целом?

И механики покорно проблеяли:

— Семь, Ваша Честь!

Я одобрительно кивнул головой: