Убить Архимеда

Вдобавок ко всему, он самовольно спросил вина и один выпил целую амфору! Выпил, довольно рыгнул и стал лапать своими ручищами скатерть тончайшего тирского полотна и спрашивать, сколько я за нее заплатил?

Я к тому времени был уже в полуобморочном состоянии от всех запахов, словечек и шумов, кои производил этот варвар всеми частями его немытого тела, что просто снял скатерть и отдал ему в подарок, чтобы только тот быстрее убрался…

Так на пороге этот мерзавец вдруг схватил меня за грудки и прошипел чесночным запахом мне в лицо:

— Я-то свои руки вымою, а скатерку-то — простирну. Так мне за нее стиранную в Риме отвалят таланта два! Я сразу же разглядел, что это настоящая тирская шерсть! Так что мне все твои смешки, да ужимки — по фигу. А вот ты, — как был всю жизнь Дураком да Дерьмом, так на всю жизнь Дураком да Дерьмом и останешься! Сколько бы ты не душился своими духами. Вонючий ты педик! Позовешь меня еще раз — не забудь жопу намаслить. И себе, и бабе своей — я со всей сотней приду.

Когда дверь за чудовищем затворилась, я обернулся и увидел мою, бледную, как смерть, жену. Она зажимала от ужаса рот, чтобы не закричать. Потом она подбежала ко мне, прижалась всем телом и прошептала:

— Он вернется. Он сказал мне, что через десять дней он вернется и если я не пущу его, он… А ты, как мужчина, не решишься сказать, что тебя изнасиловали. Он сказал, что приведет двух дружков, а втроем они «изнасилуют, что угодно». Что делать?

Я сунул два пальца в рот, меня вырвало, но я избавился от ужасного запаха, коим провоняла моя маленькая гостиная, и отвечал:

— Собирай вещи. Мы уезжаем. С этими выродками я не смогу и не желаю иметь ничего общего.

Через неделю мы были уже в Александрии. Я был молод и наивен и думал, что уж в Александрию-то сим скотам вовек не добраться. Я ошибался. В Александрии они объявились через каких-нибудь двадцать лет… Тогда я вернулся домой в Сиракузы.

Я не узнал Города. Мне показалось, что дома стали пониже, а сам город стал каким-то съежившимся и напуганным. Я встретил моего старого друга и не поверил глазам, — он был одет в какой-то бесформенный серый хитон и все время озирался по сторонам. Я его спросил, почему он не писал все это время, почему он сменил одежду, почему он не следит за прической, почему…