Убийство в старом доме

Только один труп? Даже я понимала: неизвестный имеет в виду, что смертельный исход всего один. Когда в забое падают стойки, поддерживающие свод, или взрывается рудничный газ, счет трупам ведется на дюжины, если и удается кого-то поднять. Большинство шахтеров в то время по-прежнему работали при свете обычных ламп с открытым пламенем. Молли Дарби будоражила мое детское воображение рассказами о людях, похороненных заживо среди угольных пластов, — под землей трудились и мужчины, и женщины, и дети. В шахте работали и отец Молли, и три ее брата. Даже ее мать в молодости ползала под землей по узким проходам с тяжелыми корзинками угля на спине — до тех пор, пока с ней не произошел несчастный случай, после которого она стала хромой. Именно Молли поведала мне о превратности судьбы: стоило сэру Гемфри Дэви изобрести взрывобезопасную шахтную лампу, в которой пламя закрывалось сеткой со специально подобранными отверстиями, как шахтеров стали загонять еще глубже под землю.

В наших местах угольное месторождение было сравнительно небольшим, самих рудокопов в центре городка мы почти не видели. Шахтеры и их семьи жили в особых поселках. Рядом с рудниками для них строились жалкие лачуги. Жизнь рудокопов тоже описала мне Молли. Если ночью кто-то переворачивается на другой бок, радостно объявляла она, соседи за стенкой падают с кровати! За каждым домиком помещался свинарник, обитателя которого тщательно откармливали, чтобы зарезать в начале зимы. Потом семьи рудокопов всю зиму питались солониной. Остальную провизию шахтеры, но договору с шахтовладельцами, обязаны были покупать в лавке при шахте; они расплачивались там специальными жетонами, которые не принимали в других лавках города. Молли пояснила, что жетоны называются «меной», и добавила:

— Благодаря им шахтеры не оставляют весь свой заработок в пивных.

Короче говоря, шахтеры жили довольно обособленно; а жителям городка тоже не слишком хотелось посещать шахтерские поселки.

В результате по отношению к ним у людей развилось нечто вроде суеверного ужаса. Шахтеры считались представителями какой-то особой расы, крепкими, выносливыми и самодостаточными. Они отваживались спускаться в темные недра земли, внушавшие большинству людей суеверный ужас.

Время от времени, если разговор заходил о шахтах, Мэри Ньюлинг вздыхала и замечала: жизнь рудокопов полна опасностей. Они зарабатывают себе на пропитание, ползая во мраке, как кроты. Вслед за этим Мэри Ньюлинг обычно принималась ворчать насчет того, как дорог хороший уголь и что один из местных управляющих только что построил себе роскошный особняк.

Мэри не понравилось, когда Молли Дарби взяли ко мне няней. Отец нанял Молли, чтобы как-то помочь семье Дарби.

— Доктор по доброте душевной забывает о здравом смысле! — ворчала Мэри. — Не в первый раз и не в последний, помяните мои слова!

Надеюсь, теперь вы поняли, почему я в детстве так мечтала попасть на шахту. Как известно, запретный плод сладок. Нет, конечно, под землю меня нисколько не тянуло, но ужасно хотелось хоть одним глазком взглянуть на шахтерский поселок. Темноту я не очень любила и всегда радовалась, слыша из соседней комнатки храп Молли Дарби. И все же я решила во что бы то ни стало пробраться в двуколку. Мэри стояла боком к двери и не видела меня. Дверь она прикрыла, но засов не задвинула. Я юркнула в чулан под лестницей. Мэри, тяжело вздыхая и что-то бормоча себе под нос, прошла мимо и начала подниматься по лестнице. Она встретила моего отца, который спускался вниз, и они стали переговариваться. Я поняла, что другой возможности у меня не будет.

Метнувшись в кухню, я приоткрыла дверь и протиснулась на улицу. Сада за домом у нас не было, только мощеный дворик. На противоположной его стороне располагалась примитивная конюшня с сеновалом наверху, где спал конюх. Сейчас во дворе царила суета. Уже почти рассвело. Я видела, как конюх и еще один человек, наверное, тот, который привез весть о несчастье, с трудом пытались запрячь в двуколку новую лошадку. Пони была красивая и норовистая. Ей явно не понравилось, что ее вывели из теплого стойла в такую рань, и она не скрывала плохого настроения. У меня на глазах она лягнула нашего гостя в ногу. С уст гостя потоком полилась ругань; некоторых выражений я еще не слышала и на всякий случай запомнила их, хотя и понимала, что они не предназначены для детских и женских ушей.

Улучив минутку, я обежала двор с другой стороны, пробралась вдоль стены конюшни и забралась в двуколку. Никто меня не заметил. Завернувшись в дорожный плед, всегда лежавший в двуколке, я забилась под деревянное сиденье.

Двуколка раскачивалась из стороны в сторону, пока конюх с помощником запрягали кобылку, пользуясь методом кнута и пряника. Потом из дому вышел отец. Когда он забрался наверх и взял в руки поводья, двуколка снова качнулась. Я лежала под сиденьем и надеялась, что посыльный с нами не поедет. Если он сядет в двуколку, то почти наверняка сразу заметит меня… Но посыльный не сел. Отец прикрикнул на пони, тряхнул поводьями, и мы отправились в путь.