— Верно, — поддержал мать Извольский. — Сегодня отовсюду слышишь: староста пройдоха, управляющий — вор, разбойник… Беда с ними! А в дальних владениях что творится? Приказчики каждый год планы повышения доходности поместий составляют, уверяют, что справятся, а приедешь к ним, конь не валялся!.. Ну, довольно об этом!.. Что ж, Евстигней Харитоныч, служил ты там, в Подмосковье, или занимался хозяйством?
Елена Пантелеевна повернулась к мужу и с удивлением воззрилась на него.
— Свет мой, забыл ты, что ли?.. Служил братец, в письмах писано.
— Ах, да, в заседателях.
Хитрово-Квашнин улыбнулся. Контузия отставного полковника нет-нет, да и сказывалась на его памяти.
— Нет, не в заседателях, Андрей Василич. Тамошнее дворянство дважды избирало меня на должность земского исправника. Опыт, если помнишь, у меня в этом деле имелся — до отъезда и здесь был капитаном-исправником.
— И как ты со своей ногой да все по этой хлопотной должности… Тебя, кажется, ранило под Малоярославцем?
— Под Вязьмой… А дело это у меня, сам знаешь, в крови. Покойный батюшка — царствие ему небесное! — еще при воеводах ловил воров да татей. Да и хромота небольшая, попривык уж, справляюсь.
— Ну, конечно, под Вязьмой. Там ты и заслужил свой орден… Многие русские офицеры проявили на поле доблесть и мужество. Всыпали тогда мы Бонапартишке! Ох, всыпали!.. Что, Анри, дали мы прикурить вашему Наполеону? — обратился Извольский к щуплому молодому человеку.
Тот сконфуженно опустил глаза, поправляя большие круглые очки в костяной оправе.
— Я за дружьба межьду француз и русский.
— Конечно, за дружбу!.. А если французики вновь сунутся к нам, то наши чудо-богатыри зададут им перца не хуже, чем в двенадцатом!.. Так, пока время позволяет, сходим-ка мы, Евстигней Харитоныч, на двор. Мне не терпится показать тебе конюшню и псарню.
— Что б недолго там, душа моя, — напомнила мужу Елена Пантелеевна. — Гости уж скоро пожалуют.
ГЛАВА 2
Извольский сначала показал гостю оранжерею, находившуюся справа от господского дома, среди яблонь и вишен густого сада. В продолговатом деревянном здании росли померанцевые, персиковые и лимонные деревья, выращивались груши-бергамоты, абрикосы, ананасы, сливы, черешни. Один из уголков украшали карликовые пальмы, рододендроны, орхидеи. Пахло влажной землей и цветочным нектаром.
— Как тебе оранжерейка? — обратился полковник к Хитрово-Квашнину. — Лет пять, как построена. Денег на обустройство потратил — уйму!.. А ведь красивое местечко, верно?
— Не то слово! — ответствовал тот. — Я планировал завести оранжерею в Подмосковье, да руки не дошли. Все некогда было, то одно дело, то другое… Попробую осуществить задуманное в Харитоновке.
Выйдя из оранжереи, Извольский провел гостя по дорожке, обсаженной белой сиренью, на обширный хозяйственный двор.
— А вот и новая конюшенка! — проговорил он с гордостью, приблизившись к крепкому и высокому строению. — Прежнюю безжалостно снес! Не устраивала меня никоим образом. А на эту и посмотреть приятно, не правда ли?
Фасад конюшни смотрел на восток, навстречу солнцу. В ней имелись две двери, высокие потолки и достаточное количество окошек. В чисто прибранных денниках стояли породистые вороные, гнедые, серые, буланые, саврасые и соловые лошади. Все ухоженные, расчесанные, лоснящиеся от избытка внимания. Видно было, что содержанию животных хозяин придавал большое значение.
— У меня строго, — сказал Извольский, осматривая конюшню зорким оком. — Уборка денников каждый день, раз в неделю чистят все принадлежности. Все тут проветривается, под потолком сделаны нужные отверстия. Зимой здесь тепло, летом прохладно и сухо. Ясли нарочно укрепил повыше, что б лошади приучались красиво держать голову. Сапом ни одна из них не страдала. Не дай Бог плесень или сырость какую замечу! Пятьдесят плетей без разговора! Крыс и в помине нет, под полом битое стекло.
При виде хозяина лошади оживились, закивали головами, стали громко пофыркивать. Он подошел к крупному буланому коню с короткой челкой и белой полоской на лбу и погладил его по боку.
— Ну, что, Волшебник, не все тут еще сгрыз?.. Отличный жеребец, быстр как молния. В прошлом годе на скачках в Лебедяни взял первый приз. Обошел, шельмец, на последних саженях всех, включая Барона, голицынского призового жеребца, который теперь в собственности у моего троюродного брата! Воейковы, Тиньковы, Терпигоревы и Хвощинский только руками развели!.. Пытались перекупить, куда там, даже и не подумал торговаться! Хорош конь, слов нет, а дурную привычку завел — повадился глодать кормушку и стенки у стойла… Не отучил, Прохор?
Молодой симпатичный конюх с длинными светлыми волосами и тонкими усиками, встретивший хозяина и его гостей у входа в конюшню, выпалил:
— Никак нет, ваше высокоблагородие! И старший конюх, и я что только не делали, упрямится и все тут. Из денника в стойло перевели, не помогает. Прогуливаю его, как положено, а он все за свое.
— От безделья это, как Бог свят! Конь создан для движения, вот и мается. Увеличить время прогулки, ясно?
— Так точно!