Убийства во Флит-хаусе

– Чтобы выяснить, надо закончить обследование. У мистера Хантера к тому же легочная инфекция. Вы не замечали, чтобы он кашлял, миссис Хантер?

– Замечала, но Том отмахивался, говорил, что чувствует себя хорошо.

– Не вините себя. Инфаркт спровоцировала не инфекция, хотя и здоровья она не добавила. Сейчас главная проблема – лечение. У вашего мужа пострадали два жизненно важных органа: сердце и легкие. В последних много жидкости. Это из-за инфекции, а также из-за того, что сердце не выполняет нормально насосную функцию. Организм почти не выводит жидкость.

– Он будет… будет… – Селестрия не смогла закончить фразу.

– Миссис Хантер, ваш муж очень болен. Мы делаем все возможное, чтобы ему помочь. Ему назначен курс антибиотиков внутривенно против инфекции, мы вводим ему препараты для стабилизации сердца, и, что, наверное, особенно вас огорчит, он вынужден находиться в кислородной маске. Она подает чистый кислород в легкие, таким образом мы надеемся удалить из них жидкость. Это неприятно для мистера Хантера и не очень приглядно для вас. Пока что он не сможет с вами разговаривать.

Мать с дочерью молча переваривали услышанное. Наконец Джаз спросила:

– Какие прогнозы?

– Все станет ясно в ближайшие сутки. Мы опасаемся, что после одного обширного инфаркта возможен второй. Есть вероятность, что легкие не очистятся. Хотите услышать проценты? – Карлайл пожал плечами: – Я бы сказал, что шанс вашего отца выкарабкаться – около тридцати процентов.

Джаз кивнула, велев себе не плакать.

– Мы сделаем все, что в наших силах. К тому же мистер Хантер, похоже, боец. – Карлайл улыбнулся: – Силу духа не следует недооценивать ни в коем случае. Если хотите, можете пройти в палату. Ненадолго. Он в сознании, это хороший признак. Мистер Хантер знает, что говорить ему нельзя, поэтому не поощряйте его.

Мать и дочь встали. Селестрия пожала врачу руку:

– Спасибо, мистер Карлайл, Том в надежных руках.

– Стараемся, – коротко кивнул Карлайл. – Нажмите кнопку звонка, медсестра вас впустит. С вашего позволения пойду к другому пациенту.

– Конечно.

Они вышли из комнаты для родственников следом за врачом, проводили его взглядом. Джаз надавила кнопку на дверях в отделение интенсивной терапии. Пока ждали, Селестрия вновь схватила дочь за руку:

– Родная, папа не должен узнать, насколько плох.

– Мам, он уже наверняка знает.

Дверь открыла симпатичная медсестра малайзийской внешности.

– Мы к Тому Хантеру, – сказала Джаз.

Медсестра кивнула и провела их внутрь, в удивительно тихую палату.

При появлении жены и дочери Том поднял руку. Джаз подождала, пока мама обнимет отца. Та что-то шепнула, папины глаза радостно вспыхнули. Селестрия села на край кровати, держа Тома за руку; Джаз подошла с другой стороны.

Поцеловала отца в макушку, наклонилась к уху, сказала тихонько:

– Привет, пап. Не смейся, а то меня отругают, но в этом наряде ты похож на слоненка.

Джаз указала на маску с торчащей по центру пластиковой трубкой, похожей на хобот. Отец улыбнулся, Джаз пристроилась на кровати напротив мамы.

– Ну и денек ты выбрал, чтобы заболеть. Такого снегопада уже сто лет не было, – сказала Селестрия, поглаживая ладонь Тома. – Твоей дочери пришлось добираться сюда из Норфолка на лыжах.

– На побережье снега еще больше, очень необычно.

Джаз подивилась банальности собственного замечания, когда наружу просились совсем другие слова: «Не бросай меня, ты мне нужен, я люблю тебя, у меня сердце разрывается при виде твоих страданий…»

Минут через пятнадцать Том задремал.

– Мам, я поищу туалет. Ты тут пока справишься?

– Конечно, родная. – Селестрия с ласковой улыбкой гладила мужа по голове. – Я его знаю. Если меня не будет рядом, он глаз не сомкнет: вдруг врачи сделают что-нибудь без его ведома? Сходи выпей кофе. Отдохни. Мне сейчас хорошо.

Джаз понимала – мама хочет побыть с папой наедине, насладиться каждым мгновением, которые у них остались.

– Хорошо, я скоро.

После туалета Джаз долго блуждала бесконечными коридорами в надежде рано или поздно отыскать буфет. Шла и ежилась от запаха. Она часто бывала в больницах по служебным делам – допрашивала подозреваемых, жертв, свидетелей, – но больничные запахи никогда на нее не действовали. Когда опасно болен родной человек, все воспринимается по-другому.

В буфете было пусто; амбулаторных пациентов и посетителей, видимо, отпугнула ужасная погода. За столиком у окна читал газету Патрик.

Джаз подсела к нему, чувствуя себя как выжатый лимон.

– Как он?

Ответа не потребовалось, все стало понятно по лицу Джаз. Патрик сжал ее ладонь, поднялся.

– Принесу тебе кофе, и ты все расскажешь.

– Лучше чай. И воду.

– Перекусишь?

– Нет, спасибо.

Джаз уставилась в окно, за которым дневной свет мерк под натиском неутомимых снежинок. Если худшее произойдет сегодня, она возненавидит снег навсегда.

– Прошу, девушка. Добрый крепкий чифирь.

Патрик поставил перед ней маленький заварочный чайник из нержавеющей стали, а также практичные чашку и блюдце, изготовленные по принципу «прочность превыше всего».

Джаз налила чаю, глотнула. Патрик терпеливо наблюдал со стула напротив. Наконец она произнесла: