Но в итоге Саша сделал этим хуже только самому себе – на него посыпались осуждающие комментарии. Все прекрасно понимали, что он скрывал ребенка от меня, не давал видеться с ним. И, конечно, ребенок не может узнать маму, которую не видел полгода, а потом увидел четыре раза в присутствии адвокатов, юристов, психологов и видеокамеры.
Его апелляцию отклонили. Мы оба сделали тесты на содержание наркотиков в крови. Результаты были отрицательные, и у меня, и у Саши. В итоге у суда не оказалось ни одной причины, по которой нельзя было бы оставить ребенка со мной. После этого я смогла уже на законных основаниях забрать сына.
Саша позвонил мне и сказал: «Приезжай и забирай ребенка сама». Я бы и рада была так сделать, но тут есть такой юридический нюанс – если в момент, когда мать попытается забрать ребенка, он не пойдет к ней на руки или заплачет, то отец может вновь пойти в суд и сказать – видите, он не пошел к ней, он ее не узнает, ребенку лучше будет в привычном для него месте. Я была уверена, что Саша ждал чего-то подобного, чтобы воспользоваться ситуацией.
Поэтому я решила действовать иначе и обратилась к приставам. Они поехали со мной, чтобы подтвердить исполнение решения суда. Мы приехали целой делегацией – понятые, психологи, охрана – ведь я не могла исключить и физического давления со стороны бывшего мужа.
«Есть такой юридический нюанс – если в момент, когда мать попытается забрать ребенка, он не пойдет к ней на руки или заплачет, то отец может вновь пойти в суд и сказать – видите, он не пошел к ней, он ее не узнает, ребенку лучше будет в привычном для него месте. Я была уверена, что Саша ждал чего-то подобного, чтобы воспользоваться ситуацией»
Наш первый визит закончился ничем. Саша вынес справку о том, что ребенок болен. Нам пришлось уехать. На вопрос – когда Тёма выздоровеет, Саша ничего толком не отвечал около двух недель. Но затем ему пришлось назначить новую встречу, потому что ребенок не может болеть вечно.
Между этими встречами Саша позвал меня на разговор. Мои юристы и мама – все отговаривали меня. Но я по-прежнему оставалась зависимой от Саши и пошла на эту встречу.
Саша попросил меня подписать разрешение на проживание ребенка с ним. Он обещал, что я буду видеться с ним сколько захочу, и Тёма будет иногда жить со мной, но для него принципиально было, чтобы место проживания ребенка было определено с ним. Я сидела, слушала, что он говорит, смотрела в его глаза и понимала, что это – мой наркотик. Я не должна быть рядом с ним. Это – моя зона риска.
Слава богу, со мной пошла мой адвокат Ольга Валентиновна, и я бесконечно благодарна ей. Потому что, когда Саша положил передо мной эти бумаги, и я уже была готова их подписать, она просто выдернула меня из-за стола, и мы ушли. Я плакала, билась в истерике, говорила о том, что, возможно, он все осознал, и надо было сделать так, как он сказал…
Но сейчас я понимаю четко – это была очередная манипуляция. И, подписав ту бумагу, как подписала ее предыдущая жена Саши, сына я больше никогда бы не увидела. Либо я виделась бы с ним редко, в строго установленное время, потому что для суда нет ничего хуже, чем мать, которая добровольно соглашается на определение места проживания ребенка с отцом и не борется за него.
«Саша попросил меня подписать разрешение на определение места жительства нашего сына с ним. Но, подписав ту бумагу, как подписала ее его предыдущая жена, сына я больше никогда бы не увидела»
Через какое-то время мы поехали к Саше за ребенком во второй раз. Была зима, декабрь, очень холодно. Я опять была с мамой и со всем этим «конвоем» – юристами, понятыми, охраной, психологами… Сначала Саша не открывал нам дверь. Ее пришлось взломать, мы имели на это право, потому что к тому моменту в бумагу из суда была внесена поправка о том, что мы можем принудительно забрать ребенка.
Мы зашли в дом. Саша вышел с сыном на руках, тот был полностью раздет, одежда лежала рядом. Мы сошлись, как две враждующие армии – по мою сторону стояли люди, которые приехали со мной, а с Сашиной стороны – его психологи, юристы, большое количество камер. Он позвал журналистов «Фонтанки.ру», которым уже давно платил деньги за то, чтобы они с момента нашего развода писали про меня самую ужасную грязь, какую только можно было придумать.