Убей свою любовь

Это было на самом деле так – я уже могла поднять руку почти до уровня локтя, но кисть и сам локоть все еще оставались неподвижными и непослушными. Но придержать что-то, подтолкнуть или помочь левой руке я уже вполне могла.

– Я же не бросаю тренировки. Нельзя всю жизнь себя жалеть – так недолго и спятить.

– Ну, я надеюсь только, что это не те тренировки, – с нажимом уточнил муж, вставая из-за стола. – Попей чаю пока, я спущусь через десять минут.

Он мимоходом чмокнул меня в макушку и пошел наверх. Мы с Галей остались в кухне ждать отца. Признаться, я побаивалась этой встречи – неизвестно, с какой ноги родитель встал сегодня.

* * *

Родитель был не в духе, я поняла это по съехавшимся к переносице бровям и поджатым тонким губам. Кивнув мне, он уселся за стол и перевел хмурый взгляд на Галю. Та моментально подала бульонницу, почти до краев наполненную золотистым бульоном, и тарелку с тремя пирожками. Папа так же хмуро принялся хлебать бульон, не обращая больше на меня никакого внимания. Почти сразу за отцом спустился Сашка, свежий после душа, пахнущий одеколоном и уже одетый «к выезду», разве что без пиджака.

– Долго возишься, – буркнул отец, не терпевший опозданий к столу.

– Бесо звонил, – невозмутимо сказал мой муж, принимая из рук Гали бульонницу.

– Что ему?

– Сюда едет. Мне задержаться?

– Да.

Диалог, который я слушала, затаив дыхание, прервался. Мои мужчины продолжили завтрак молча, и мне осталось только подавить в себе любопытство и последовать их примеру.

Бесо появился в тот момент, когда мы уже допивали чай-кофе. Я поднялась было, чтобы уйти к себе, но отец вдруг зыркнул в мою сторону и отрывисто бросил:

– Останься.

Я подчинилась, не вполне, однако, понимая, чем вызвано такое расположение. Вид вошедшего в кухню в сопровождении Ираклия Бесо поразил меня. Старый папин приятель как будто стал меньше ростом, даже похудел, глаза затравленные, на лбу морщины размером с траншею, уголки губ опущены, левая рука на перевязи. Увидев меня, Бесо сморщился, как от боли:

– Ребенка-то уберите отсюда. К чему девочке это? – И это было вдвойне странно.

Бесо, вместе с которым мы год назад вытаскивали папу из больницы, Бесо, который считал меня единственным адекватным и дееспособным членом семьи своего друга, вдруг называет меня же «девочкой» и «ребенком» и просит, чтобы я ушла...

– Она моя дочь. Я хочу, чтобы она была в курсе всех дел, – сказал папа это таким тоном, что мне стало совсем не по себе. Да и Акела поморщился, но возражать не стал.

Бесо со вздохом подошел ко мне и, не дав подняться, обхватил здоровой рукой и прижал к светлому льняному пиджаку:

– Давно тебя не видел, Санька.

– Что у тебя с рукой? – пробубнила я в пиджак, пытаясь высвободиться из крепкого объятия.

– Ерунда, заживет.

Бесо отпустил меня и сел, махнув Ираклию:

– Документы давай – и свободен.

Ираклий положил перед ним кожаную папку и вышел. Бесо долго ковырялся с замком, потом вытряхнул из папки пачку бумаг и толкнул ее по столешнице в направлении отца:

– На, забирай.

Отец, однако, не прикоснулся к бумагам, и только чуть заметно кивнул Акеле. Тот собрал рассыпавшиеся листы и отошел к окну, сразу погрузившись в чтение.

– Фима, я сделал, как ты сказал. И я думаю, что ты прав кругом – за кровь надо отвечать. Я уеду отсюда... не могу больше, совесть не позволяет. Да и тяжко тут стало – без Медеи.

Отец молчал, постукивая пальцами по столешнице. Я переводила взгляд с одного на другого и никак не могла понять, что же сейчас произошло.

– Куда поедешь? – спросил отец после долгой паузы.

– Россия большая, Фима. Найду место.

– Если решишь остаться – я не буду против.

– Не-ет! – усмехнулся Бесо и покачал головой. – После того, что тут случилось... Не могу, понимаешь? Это хуже предательства. Пойду я, Фима, – с этими словами Бесо поднялся и, повернувшись ко мне, проговорил: – Держись за него, Санька, – и кивнул в сторону так и не оторвавшегося от чтения бумаг Акелы. – Держись, он верный человек. В обиду не даст.

– Постой, – проговорил вдруг отец и встал из-за стола.

Он приблизился к остановившемуся Бесо и обнял его. Потом, резко оттолкнувшись, папа развернулся и ушел к себе. Бесо же еще раз окинул взглядом кухню, задержался на мне и как-то печально улыбнулся.

– Ну, бывай, черт паленый, – это относилось уже к Акеле, и тот рассеянно кивнул. – Сашку береги, не то найду и голову отверну, – но и на эту реплику мой муж не отреагировал.

Бесо уехал. Я еще какое-то время сидела за столом, пытаясь уложить в голове произошедшее. Выходило, что старый папин друг покинул город – и, судя по толстой пачке документов, которую по-прежнему изучал Сашка, не просто так. Случилось что-то, о чем отцу наверняка говорить не захочется. Значит, нужно пытаться разговорить мужа.

– Я поехал, Аля.

Голос Акелы прозвучал так неожиданно, что я, погрузившаяся в мысли, вздрогнула.

– Ты поздно вернешься?

– Не знаю, малышка, как пойдет.