Убайдулла-наме

“Убайдулла хан желает погубить тот бутон из сада миродержавия, который именуется принцем Абулфайзом, потому что он знает, что узбеки утихомирены и спокойны. Если же мы уберем Убайдуллу хана, то на его место сядет Абулфайз султан. В этом случае необходимо поступить с Убайдуллою так, чтобы брат его освободился от страха за свою жизнь и узбеки волей-неволей удовлетворятся его царствованием. И вы, выразившие готовность служить Абулфайз султану, если являетесь искренними доброжелателями этого принца и поскольку вы недовольны Убайдуллой ханом, вам необходимо для сего объединиться с /222а/ нами. Если вы в этом отношении проявите беспечность и нерадивость, то не мудрено, что вы Абулфайз султана потеряете”.

Эти два неблагодарных негодяя и те внутренние враги, уклонившись с правильного пути в надежде, что они станут потом в государстве [значительными] людьми, объединились для этого отвратительного дела и установили беспрепятственное сношение с высоким арком. Злосчастный Джавшан, увидевши, какой благоприятный оборот приняло [затеянное им] дело, очень довольный сообщил эту радостную весть бесславным мятежным эмирам и неблагодарным войскам. Все страшно обрадовались. Словом, Джавшан успокоил этих людей в отношении некоторых, [до сего имевшихся у них], сомнений. Желая получить у них помощь, Джавшан потребовал несколько людей для проникновения в высокий арк. Каждый из тех низких душ назначил по нескольку человек; все они /222б/ были бездомники, дети скверных отцов и матерей — не женщин, считавшие жизнь ни во что и предпочитавшие смерть жизни; говорят, что большинство этих людей были достойны виселицы. Они то и получили назначение к зловещему Джавшану. Что касается государя мира, то он продолжал быть настолько беспечным, что у него ничего другого не было на уме, как поездка в Балх; гордясь своею неустрашимостью, он не принимал никаких мер.

Двустишие:

Каждый, кто сделает какое-либо дело необдуманно, тот теряет свое достоинство
Ты ищешь царство, так положи в основание своему делу [определенный] план

Тем временем один человек из племени туркмен, имевший отношение к заговору, признательный государю, и по чувству доброго мусульманина, написал о затевавшемся злодеянии на бумаге и подбросил написанное в дом Туракули. Туракули, прочитавши донос, поверг его на благословенное воззрение государя. Тот, язвительно засмеявшись, сказал: “Эмиры хотят меня таким способом запугать и воспрепятствовать моему путешествию [в Балх], которое уже на пороге. Они не знали, [по-видимому], что лев из чащи государства не обманывается подобного рода хитростями, и не понимают, что высокопарящий феникс царства /223а/ совсем не думает о хитрости и коварстве мелких пташек с воробьиной душой”.

Государь мира был [совершенно] чужд опытности и лишен мудрости. Чрезмерная самонадеянность овладела его головой и, гордый своею отвагою и смелостью, он не обратил никакого внимания на то, о чем ему доносили, и даже совсем не прочитал написанное [туркменом], оставшись глух к коранскому стиху: *не подвергайте сами себя погибели[351]. Мудрые люди сказали: “Двое людей далеки от мудрых поступков и лишены путей знания: первый тот, кто полагается на свою силу и отвагу; при всех обстоятельствах такой человек подвергает себя гибели, и [именно] смелость его служит тому причиною; второй тот, кто становится заносчивым, слушая речь врага, и обманывается словами того, кто от него не может быть в безопасности; несомненно, что дела такого человека придут в упадок и его постигнет раскаяние.

Двустишие:

Не считай себя безопасным от козней врагов,
Думай [о них и] возьми другое направление!”

/223б/ Государь был чужд обоих из этих положений: он обманывался и гордился почтительностью [к себе] коварных эмиров и скромностью злопамятного и тиранического войска.

Двустишие:

Всякого, кто гордится словами врага,
[Ожидает то, что] свеча его разума помрачиться и перестанет светить.

Сладчайший из поэтов, шейх Са'ди, сказал:

Стих:

Не будь безучастен ко врагу и к его ухищрениям:
Да не будет того, чтобы ты неожиданно стал его добычею Говорят, что Каюмерс выразился так:
“Враг не становится другом, через [расточаемые перед ним] басни”.