У зла нет власти

Он зазевался и в следующий миг чуть не поплатился ухом. Пролилась первая кровь – тонкой струйкой из пореза; Швея не разменивалась на уступки, она колола и колола, метя Гарольду в живот, в грудь, в шею. Он уклонялся, отступал, и острие Швеи вонзалось в переплетение нитей, и нитка Оберона струилась в игольном ушке. Я видела, как извиваются веревочки-нервы, белесые спутанные струны, как они рвутся, соединяются снова, ворочаются клубком ошпаренных змей. Швея атаковала непрерывно, и я испугалась, что Гарольд сейчас умрет.

– Нет! Стой! Подожди!

Посыпались искры – скрестились два наших клинка. Швея была вполовину меньше Гарольдового меча, удар должен был обезоружить меня – но пальцы не разжались. «Никогда не выпускай рукоятку…»

Вокруг сгущался туман. Мы сражались уже по пояс в его тягучих струях. Я успела подумать: Королева Тумана присутствует здесь, на изнанке, по крайней мере, изнанка ей видима…

Швея клюнула Гарольда в грудь. Он не успел ни уклониться, ни отбить удар. Послышался треск; Гарольд отлетел к стене. Швея, мгновенно потеряв к нему интерес, потяжелела, ткнулась острием в пол и вывалилась из моей руки. Красная нитка исчезла в тумане.

Гарольд стоял, глядя на меня.

– Ты ранен?!

Он молчал.

– Гарольд!

С ним что-то творилось. Нитки, оплетавшие его, частью облетели, как осенние листья, частью затянулись, вместо петель образовав тугие узлы. Он стоял, покачиваясь, глядя прямо на меня.

– Руки! – закричала я. – Дай руки! Все имеет две стороны… Выходим, выходим, ну?!

Его лицо расплылось, превращаясь в мое.

* * *

Обыкновенная темнота на лицевой стороне мира показалась мне светлой после изнанки. Швея валялась на полу, чистая, без единой щербинки. Рядом лежал меч Гарольда – я испугалась. Он был весь изрубленный и со свежими следами крови.

Моя правая рука повисла, как набитый песком чулок. Плечо мозжило, будто его молотком разбили.

– Гарольд, ты меня слышишь?!

Левой рукой я подхватила посох. Навершие разгорелось, освещая голые стены с выбитыми кирпичами, темный камин, два меча на полу, лицо Гарольда…

И тут случилось самое страшное из всего, что когда-нибудь видела. Его волосы и борода, темные, с дорожками седины, начали белеть у меня на глазах. От корней растекалась белая молочная волна; через несколько секунд Гарольд был полностью седой.

– Гарольд…

– Все в порядке, – сказал он тихо. – Все хорошо… Не бойся. Ты все сделала… Не бойся.

Он сел на пол. Глаза у него были задумчивые.

– Оберон, – сказал он, будто пробуя слово на вкус. – Оберон… Если это было испытание – я его провалил.

– Гарольд…

– Дружище, я помню, как меня зовут… Я забыл… как все прочие. Забыл человека, который…

Он запустил пальцы в свои новые белые волосы.

– Гарольд. Ты седой.

– Правда?

– Ты весь белый!

– Ну и что же? Лена, объясни мне, немолодому опытному магу… Как это могло случиться? Со мной?!

Меня трясло от страха. И еще от жалости. Хотелось сесть с ним рядом и реветь белугой, но я вспомнила о Саранче и осажденном черном замке.

– Спроси, как это случилось с Королевством, – сказала я шепотом. – Вставай!

Он помотал опущенной головой:

– Я не могу… После этого… я не могу, Лена.

– Слушай меня, – сказала я властно. – Пока Максимилиан держит Саранчу, мы должны сделать так, чтобы Оберон снова стал реальностью. Вставай!

Гарольд посмотрел мне в глаза снизу вверх.

Может, он и был не очень умен, как всегда твердил Максимилиан. Может, он оказался слабым правителем. Но мужества ему никогда было не занимать – моему другу Гарольду.

– Идем, – сказал он. И поднялся.

* * *

– Этого не может быть! – повторял принц Александр. – Это сумасшествие какое-то!

– Принц, где ваш отец?

– Он умер, когда я был маленьким… наверное.

– «Наверное»?! Ваш отец – король Оберон!

Александр поглядел на Эльвиру, будто прося о помощи. Эльвира молчала; появление седого Гарольда поразило ее даже больше, чем всех остальных, хотя все – даже канцлер – в первый момент лишились речи.

– Ясно одно, – отрывисто сказал усатый стражник. – Это колдовство, господа, злое! Очень злое!

– Что у тебя с рукой? – спросил Уйма, насилу оторвав взгляд от Гарольда и обернувшись ко мне.

– Шила.

– Помочь тебе?

– Я сама. Я все-таки маг дороги.

Я перехватила посох левой и, закрыв глаза, принялась «выглаживать» навершием правую руку. Запястье не было сломано, но сухожилия, кажется, все-таки пострадали. Мысленно воображая учебник анатомии, я соединяла разорванное – как Швея, только не между мирами, а внутри своей костяной, снабженной мышцами, опутанной жилами и покрытой кожей руки.

Спадала опухоль. Уходила боль. Я слышала хрипловатый голос Гарольда – седые волосы прилипли к его лбу, но лицо удивительно помолодело, и голос был уверенный и властный.

Неужели для того, чтобы вернуть Оберона, мне придется «шить» каждого жителя Королевства?! Мне не хватит всей жизни. У меня отвалится рука! Сколько же нужно вспомнивших, чтобы развеялось колдовство?

Что делать с именем Оберона, запертом в треугольной монетке?

Я сжала пальцы правой руки. Рука вроде бы слушалась. Спасибо Гарольду с его «Оживи» – иначе фиг бы мне удалось хоть половину дела сделать!