У зла нет власти

Узкая крытая галерея вела из башни в замок. Поднявшись по винтовой лестнице, мы прошли, один за другим, по темному коридору и остановились в комнате отдыха стражи. Здесь, как и везде в замке, царил бедлам – но среди хлама на полу, пустых бочонков, щепок, тряпок, почти не осталось ничего пригодного: уходя, новые подданные некроманта вынесли все, что смогли.

Гарольд минуту помолчал. Потом протянул руку у меня над головой:

– Оживи.

Я давно забыла это ощущение. Чужая сила, делаясь моей, хлынула, заполнила, подбросила вверх, заставила спину распрямиться. Разом пропали искры перед глазами, перестали гореть веки, утих звон в ушах. Я чувствовала себя как солнечным утром в воскресенье после длинной, спокойной ночи.

– Ты слишком много отдал, – пробормотала я.

– Я еще силен, – отозвался он сухо. – Расскажи мне о короле.

– Сейчас? Но ведь Саранча… Каждая минута…

– Я должен знать! Я не могу поверить… Я помню, как мы шли по неоткрытым землям, ты была с нами… Помню Ланса. Помню, как он погиб…

Гарольд замолчал, беззвучно шевеля губами. Потом заговорил глухо, очень низким голосом, будто заклинание читая:

– Мы шли. Ядовитый туман, смерчи, лихорадка… А потом налетела она. Королева Тумана. Мы с тобой и с Лансом встали, держа защиту, между нами – все люди… И стояли так трое суток без передышки. Всех сохранили. Но гора, под которой мы стояли, не выдержала. Пошла лавина. На Ланса. Он ее посохом придержал… Пока мы спасали людей… А как только всех вытащили – он упал. Там и остался…

– Гарольд! Меня не было с вами, когда погиб Ланс! Мы с Александром и Эльвирой отбились от Королевства в пути… Ты помнишь?

– Помню, – он стянул с головы черный с серебром платок и вытер вспотевший лоб. – Но нас было трое. Держать такую защиту вдвоем невозможно.

– Так кто же был с вами третий, а?

Гарольд молчал.

– Ты не помнишь?!

– Но ведь никто не помнит, – пробормотал он, оправдываясь. – Никто в Королевстве…

– Некромант. Принц-деспот.

– Проклятье!

Он изо всех сил поддал сапогом треснувший бочонок. Подгнившее дерево разлетелось щепками.

– Это какое-то наваждение, – прорычал Гарольд. – Я привык тебе верить. Я всегда тебе верил. Но почему на твоей стороне столько мерзавцев?! Этот алхимик… Некромант. Принц-деспот. Почему они помнят, по твоим словам, а я – нет?!

Я сжала зубы:

– Ты когда-нибудь был на изнанке мира?

* * *

Чтобы сравняться с ним в росте, мне пришлось залезть на стойку для оружия. Мои ладони, все в шрамах после Швеи, соприкоснулись с его кожаными перчатками.

– Все на свете имеет две стороны…

Я не успела закончить формулу, как черты Гарольда дрогнули и поплыли перед глазами. Пропала борода, укоротились волосы, я узнала себя и шагнула вперед; все-таки со Швеей выходить на изнанку приятнее. А так – тошнота подступает, будто с высоты прыгаешь.

Туман перед глазами разошелся.

В комнате стражи, похоже, никаких особенных решений не принимали, судьбы не ломали, даже заметных ошибок не совершали: ниток у стен было мало, петли небольшие и аккуратные. Туман, напомнивший мне неприятное, клубился над самым полом. Зато Гарольд стоял, весь опутанный нитями, будто жертва сумасшедшего паука. Черные, цветные, какие-то белесые, они прошивали его насквозь – руки, лицо, шею, грудь; мне сделалось жутко.

Гарольд молча перебирал спутанные петли. Руки у него все сильнее тряслись.

– Лена. Это какое-то злое колдовство.

– Это изнанка.

– Тогда что со мной?

– Это изнанка… Смотри.

Я сняла с пояса Швею. В игольном ушке красным ручейком струилась нитка Оберона, светилась в тумане, подрагивала и пропадала без вести в опутавшем Гарольда огромном колтуне.

– Ты забыл короля. Даром такое не проходит.

– Это ложь, – сказал он резко. – Наваждение!

Швея в моей руке сильно дернулась. Острие, подскочив, указало Гарольду в лицо – в правый глаз.

– Ты не умеешь владеть мечом, – сказал он глухо.

– Это Швея. Она сама…

Меч в моей руке трясся, почти как отбойный молоток.

– Опусти оружие, – сухо сказал Гарольд.

– Не могу!

– Разожми пальцы.

– Нельзя. Когда Швея шьет…

Я не договорила.

В сказках нередко рассказывается о мечах, имеющих собственную волю и силу. Швея на самом-то деле не была мечом – это я позже поняла. Она была Швеей – иголкой, соединяющей разорванные нити на изнанке. Всякий, кто держал ее за рукоятку, превращался в швейную машинку.

Швея тащила меня за собой, как ребенок волочит утку на колесиках. Фехтовальные приемы у нее строились больше на уколах, чем на ударах – неудивительно при ее-то занятии. Я поняла, что если не соберусь сейчас, не призову на помощь всю свою физподготовку – запястье мне сломают, руку вывихнут, а при случае и отрубят.

Первый удар был направлен Гарольду в лицо. Гарольд уклонился, выхватил свой меч, но все еще недооценивал противника: драться со щуплой девчонкой ему, здоровенному мужчине, никогда еще не приходилось.