У Ромео был пистолет

В доме своего психиатра Ривер чувствует себя оторванным от всего мира. Анна-Мария позаботилась о том, чтобы у него не было доступа к телефону и интернету. Вероятно, в этом есть и его вина. Ривер был чересчур наивен и рассказал ей обо всем, что произошло с ним, в том числе и о любви к Данике. Анна-Мария, в свою очередь, окружила его книгами, фильмами и разговорами. Она хотела сделать все, чтобы он не вспоминал о своей возлюбленной. Безусловно, Анна-Мария ревновала. Ей так хотелось удержать Ривера рядом, что это заставило ее пойти на отчаянный шаг: она подсадила Ривера на транквилизаторы, которые вызывали в нем такую сонливость, от которой он около восьми часов в день проводил в постели, не открывая глаз. Их историю можно сравнить с древнеримской легендой о Диане и Эндимионе. Диана – олицетворение Луны – полюбила смертного Эндимиона, олицетворение красоты, и, чтобы навеки привязать его к себе, усыпила его и каждую ночь, поднимаясь над землей, смотрела на него.

Но у Анны-Марии не было волшебных чар или божественного дара, потому все, чем она могла руководствоваться, – это ее психологические сеансы, которые давили на сознание Ривера и убеждали его, что Даника – трагическая ошибка.

Ривер не верил. Он кивал, делал вид, что соглашается, но лишь потому, что не хотел затягивать эти беседы: они его утомляли. Жаль только, что он не замечал, как они медленно превращали его в кусок льда, постепенно отбивали все чувства, что вспыхнули так ярко, как рождение сверхновой звезды. Отчасти такой эффект давали транквилизаторы: они строили его заново, словно робота без чувств и действий. Но Анна-Мария как будто ослепла и не видела, что рядом с ней разрушается человек. Она была достаточно эгоистична, чтобы отказаться от своих желаний во благо Ривера.

Ривер пребывал в странном состоянии. После того, что произошло, он ни разу не разговаривал с Даникой, не знал, что происходит с ней, с кем она общается, где находится. Он был неспособен чувствовать печаль, только опустошение оттого, что так внезапно потерял ее. Даже ненависть к Леону отошла на второй план. Ривер снова сходит с ума, и если бы не таблетки и разговоры с психиатром, которые парализовали его душу, то он снова стал бы видеть навязчивые галлюцинации.

Тем временем, словно зеркальное отражение Ривера, Даника была заперта в своем доме. Несмотря на то что она уже давно не подросток, ей не позволяли выйти наружу. Леон старался как можно чаще оставаться дома, просто чтобы разговаривать с ней. Единственное, что ей оставили, – связь. Она могла звонить, писать сообщения, но какой в этом толк, если Ривер не отвечает? Это ломало Данику. Она боялась, что он никогда не заговорит с ней. Но больше ее пугало то, что с ним что-то могло случиться. Даника не представляла, какие именно увечья нанес ему Леон, и неизвестность ужасала ее.

– Я принес тебе голландские вафли, – говорит Леон, приоткрывая дверь в комнату Даники.

Она молчит. Леон часто приносил ей всякие сладости, зная, что у нее есть привычка заедать меланхолию. Кажется, она даже слегка прибавила в весе. Правда, Данике все равно. Хочется просто забыться. Впрочем, как всегда.

Поставив тарелку с вафлями, Леон присаживает на край кровати.

– Не хочешь фильм какой-нибудь посмотреть?

– Не очень. Я уже устала смотреть фильмы, – честно отвечает она.

– Можем поговорить.

– О чем? – зло бросает Даника.

– Ты же знаешь. О том, о чем ты не хотела разговаривать. – Он переводит взгляд на окно. Солнце уже садится, и последние лучи падают на полку с книгами.

– Ты все равно не поймешь, Леон.

– Дай мне хотя бы попытаться. Конечно, ты меня шокировала, но я все равно хочу знать, зачем.

Даника старается подобрать слова. Ей сложно говорить.

– Мне было жаль его.

– И все?

– Ты же помнишь те дни после аварии. Он лежал в коме целый месяц, Леон. Я приходила к его кровати и смотрела на него. Представляла, каково это: в девятнадцать лет потерять все. Он был там совсем один. Почти никто его не навещал. Его родственники были заняты судом. Про Ривера словно забыли. Я вот думала: что было бы, если бы на его месте оказались я или ты. Это страшно. Мне даже казалось, что, пока я с ним сижу там, ему подсознательно было легче. В то же время я знала, насколько аморально это было: я не имела права. Хотела изменить что-то, и мне было страшно отвечать. Ну, ты знаешь.

– Я помню. Зачем было знакомиться с ним спустя годы?

– Мне было жаль его. Он казался мне одиноким и потерянным, вдобавок эта болезнь. Так ужасно. Несколько раз я видела его приступы. Страшно осознавать, почему с ним это происходит. – Даника смотрит в пустоту, а в глазах ее мелькает страх.

– Знаю. Но мне кажется, что ты совершила ошибку. Понимаешь, теперь тебе хуже и ему легче не стало.

– Так зачем нужно было устраивать то, что ты сделал?! – кричит она.