У расстрельной стены

Матвей хорошо помнил тот июльский день двадцать второго года, когда он одним выстрелом сшиб с лошади своего бывшего дружка детства. Помнил сильный дождь, обрушившийся на отряд коммунаров во время возвращения — и до дома-то оставалось всего ничего. В мастерские они тогда приползли до смерти уставшие, вымокшие, голодные и злые. И так Дергачеву вдруг захотелось хоть куда-нибудь убраться из осточертевшей Отрожки, что зубы от тоски свело, и на время он забыл даже о постоянно терзавшем его голоде! Особо не раздумывая, Матвей подошел к старшему из чекистов и спросил:

— Товарищ чекист, а можно мне с вами? Ну, это… в Воронеж. И вообще…

— С нами? — Сотрудник ГПУ смерил парня равнодушным взглядом и устало сказал: — Пока, наверное, не получится, брат. Сколько тебе — восемнадцать-то есть?

— Есть! Скоро вообще девятнадцать будет.

— Это хорошо, — кивнул чекист и спросил: — Из крестьян? Происхождение как — не подкачает?

— Крестьяне мы, это точно! И аж до черт знает какого колена одни бедняки, ей-богу. Так что не бойтесь, не подкачает. А еще я комсомолец, и это… стреляю хорошо! Можете проверить!

— Сейчас, что ли? — мрачно усмехнулся чекист. — Да верю я, верю, не мельтеши ты… Ты, стрелок, в армии-то служил? Ваш ЧОН не в счет, сразу говорю. — Увидев, как Матвей грустно покачал головой, продолжил: — Вот видишь… Давай мы с тобой так договоримся: я тебе записку в наш военкомат напишу — там ты ее военному комиссару, товарищу Сидорову, отдашь. Он, я думаю, поможет и все устроит. А когда честь по чести отслужишь, тогда и приходи к нам, в ГПУ. Там и посмотрим, что ты за фрукт и подойдешь ли для службы в органах. Договорились?

— Ага, договорились! Только вы прямо сейчас записку-то напишите, а то забудете ведь!

— Не «ага», а так точно! И настырный же ты, парень… Но это, пожалуй, и хорошо. Сейчас напишу, не бойся ты, не забуду. Фамилия-то твоя как?

— Фамилие? Дергачевы мы. Матвей. — И, после недолгого колебания, добавил: — Федотыч.

— Так, податель сего… Дергачев… В просьбе прошу не отказать… — Чекист закончил писать, вырвал из блокнота листок и с улыбкой протянул Матвею: — Вот тебе вроде как мандат. В общем, как отслужишь, приходи! Живы будем — помогу. Дерзай, брат…

Правду сказать, записка от сотрудника самого ГПУ тогда не очень-то помогла Матвею. Военком, пожилой мужик, прочел «мандат», смерил парня тяжелым, усталым взглядом и коротко бросил:

— Ну, если такое дело, что сам товарищ Медведев за тебя просит, то, так сказать, пойдем тебе навстречу. Вот только, извини, но в армии сейчас, понимаешь ли, всякие реформы идут. Сокращения, так сказать. Отправляют мужиков землю пахать. Так что придется тебе до следующей весны подождать. А через полгодика приходи — новый призыв у нас, парень, будет, скорее всего, только в феврале! Твою службу в ЧОНе мы, так сказать, обязательно зачтем — будем считать, что там ты и допризывную подготовку прошел, и боевой опыт получил…

Пришлось Матвею еще полгода работать в до смерти надоевших мастерских и честно нести службу в своей части особого назначения…

Пришла весна, и Дергачев вновь отправился в военкомат. И была медкомиссия, и было заполнение длинных анкет, в которых он подробно рассказал о своем социальном происхождении — «из крестьян-бедняков», о том, что никогда «не состоял в антипартийных группировках», не принимал участия в Октябрьской революции, не имеет родственников за границей, не состоял под судом, и о многом другом.

А еще через несколько дней доброволец Дергачев «убыл к месту прохождения службы».

Служба Матвея не тяготила, напротив, поначалу решительно все вызывало в нем почти детский восторг: и хрипловатые звуки сонного горна, возвещающего о побудке и отбое, и новая, что называется, с иголочки, форма, и чистота постели, что ожидала его в до блеска отмытой старой казарме, и многое другое.

Политическая учеба с ее нудными докладами о текущем моменте, повышение грамотности, зубрежка уставов, полевые занятия и все прочее, что было необходимо знать бойцу Красной армии, и даже строгая дисциплина, царившая в их стрелковом полку, — Дергачеву нравилось все.

У парня, за плечами которого было всего два класса церковно-приходской, живой интерес вызывали и правила русской грамматики, и география, устройство пулемета «максим» и технология производства пороха, строевой устав и состав Совнаркома. Вот только времени на все эти интереснейшие вещи катастрофически не хватало — саму-то службу никто не отменял! К великому сожалению Матвея, не хватало времени и на чтение книг, которые он чуть ли не в прямом смысле глотал с невероятной жадностью и скоростью. Цепкий ум и молодая память все новые знания и умения фиксировали, разбирали и укладывали на свои, только им ведомые полочки…

Но особое удовольствие Матвею доставляли стрельбы, на которых он неизменно находился в первой тройке, оказалось, что у него к этому непростому делу настоящий талант. Командир роты, рассматривая после очередных стрельб мишень нового бойца, уважительно покачал головой и, показывая большой палец, заявил: