У подножия Саян

Эрес остановил мотоцикл, приглушил мотор и закричал во весь голос:

— Я люблю Долаану!

Эхо прокатилось по Агылыгу.

Он был счастлив своей любовью, силой, надеждами. Каждой кровинкой ощущал красоту Долааны. Любовь — это жизнь, и Эрес радовался жизни, не скрывая этого ни от себя, ни от Долааны, ни от этих гор. Потому что любовь его была огромной, как мир.

Сегодня они с Долааной сделают первые шаги в будущее. И эти шаги, это начало — в полях Агылыга. А потом будет свадьба.

Их жизненная дорожка подобна Улуг-Хему. Он тоже начинается с меленьких речушек, которые, слившись, образуют Великую реку, она мчится широко, привольно, и ничто не в силах укротить ее стремительный бег.

Скоро они проедут ущелье, а там раскинутся необозримые степи. И начнется главное — работа. Осталось совсем немного...

Он резко затормозил, Долаана стукнулась лбом в его затылок. Поперек сузившейся дороги лежало бревно.

— Медведь, что ли, затащил? — выругался Эрес и пошел убирать лесину.

Сбоку послышался треск. То ли ветка хрустнула, то ли камень сорвался. Эрес увидел невдалеке, в кустах, оседланного коня. В тот же миг, точно из-под земли, возник человек. Он стоял в пяти шагах у большого валуна. Долаана вскрикнула:

— Угаанза!

Но Эрес и сам уже узнал парня, державшего в руке револьвер. Тот шагнул вперед и остановился, неуверенно расставив ноги. Глаза его жестоко блеснули.

— Ты что? — Эрес ринулся навстречу, еще не зная, что будет делать.

— Не подходи! Застрелю! — Заорал Угаанза. Черный глазок нагана в его дрожащей руке, отчаянный вид — все было так нелепо, что Эрес даже засмеялся.

— Слушай, не глупи! — Он не узнал собственного голоса. На миг он превратился в былого Эреса, в сержанта Эреса, перед которым — враг.

Все произошло мгновенно: не успел он нырнуть в сторону и под ноги парню, как наткнулся на Долаану, заслонившую его.

Эрес грубо оттолкнул Долаану, но момент был утерян, пистолет целился в его тяжело дышавшую грудь.

— Стреляй!

Угаанза вздрогнул и крепче расставил ноги, словно бодучая корова, весь подался вперед. Лицо его стало белым, как у мертвеца. В последний миг Эрес только и запомнил крупные капли пота на низком лбу.

Бросок и выстрел — почти одновременно. И вопль Долааны.

Пальцы Эреса, точно налитые свинцом, сжимали горло парня, пока не вырвалось хриплое:

— Брось... Все... Брось...

Угаанза поднялся, бледный, с вытаращенными глазами, и вдруг заплакал навзрыд, уткнувшись в ладони.

В полдень у колхозной конторы двое парней остановили взмыленных коней. Видно, гнали во весь опор и вот теперь, спрыгнув с седел, привязывали их к коновязи. Вслед за ними остановил свою клячу пожилой колхозник. Он отстал, хотя всю дорогу тоже гнал галопом.

— Чего это они разогнались? — спрашивали друг друга люди, наблюдавшие за табунщиками из окна конторы.

Те протопали по коридору и разом ввалились в комнату Кончука.

— Что случилось? Коней обучаете? — хмуро спросил председатель.

Табунщики молчали. Колхозник же постарше вышел вперед и бросил на пол волосяной аркан.

— Вот, тарга...

— Что?

— Мою корову, которая исчезла, нашли. Она была привязана вот этим арканом.

— Скотину обнаружили в Чолдак-Будском ущелье, — сообщил один из табунщиков.

— Что это значит? — Кончук почесал затылок. — Кому она понадобилась? И для чего?

Пожилой выпалил:

— Аркан Шырбан-Кока. Я сразу узнал. Сам в прошлом году помогал свить. Когда не хватило волос, мы добавили козьей шерсти. Вот это место — видите? — Он показал всем, высоко подняв аркан.

Табунщики подтвердили, что аркан действительно принадлежит Шырбан-Коку. Заговорили наперебой.

— Никто посторонний не мог этого сделать.

— Верно. Чужой угнал бы корову, и делу конец.

— Да кто бы стал брать, она же дойная? Если на мясо, разве мало жирной скотины? Почему именно эту?

— Где у вас голова? Чем вы думали? Не надо было ее трогать! — напал Кончук на табунщиков.

— А что было делать, тарга, мы торопились: искали лошадей.

— «Что делать, что делать?» Устроить засаду! Надо же соображать!.. Теперь, конечно, вор не появится, ищи-свищи. — Кончук поспешно встал. — Поехали туда сейчас же, может, еще захватим его.

Вошел Дажысан. Узнав в чем дело, отсоветовал ехать. Бесполезно. Вора, ясное дело, спугнули.

Дажысан при любых обстоятельствах сохранял спокойствие — такой у него характер. А Кончук ворчал, сердился. Наконец они остались вдвоем.

— Что вы думаете по этому поводу, Михаил Мижитович? — как ни в чем не бывало спросил Дажысан, сидевший до того в глубокой задумчивости.

— Надо мобилизовать все силы, поймать его немедленно. Позор на нашу голову. Никогда ничего похожего не было и вот — радуйся, воровство!

— Воровство воровством, — сказал Дажысан, — здесь какое-то темное дело. — И неожиданно закончил: — Змея и во дворе приживается.

— Какое тут может быть темное дело?