У парадного подъезда

Тютчев не раз еще вступит в «гиперканонические» отношения с Пушкиным. То располагая свой текст на самой периферии пушкинской «ойкумены», ограничиваясь уважительным повторением приема (в «Плавании», «На Неве»). То — сознательно приближаясь к «центру», воспроизводя канон во всех его мельчайших подробностях. Так произошло со стихотворением «Небо бледно-голубое…» (1866), посвященным приезду в северную столицу датской принцессы Дагмары, невесты наследника престола (в будущем — Александра III). Понятно, что торжества в Петербурге — тема, «строго» закрепленная в русской лирике XIX столетия за «Пиром…»; отсюда — последовательное повторение его деталей в описаниях празднества:

Небо бледно-голубое
 Дышит светом и теплом
 И приветствует Петрополь
 Небывалым сентябрем.
Воздух, полный теплой влаги,
 Зелень свежую поит
 И торжественные флаги
 Тихим веяньем струит.
Блеск горячий солнце сеет
 Вдоль по невской глубине —
 Югом блещет, югом веет,
 И живется как во сне.
Всё привольней, всё приветней
 Умаляющийся день, —
 И согрета негой летней
 Вечеров осенних тень.
Ночью тихо пламенеют
 Разноцветные огни…
 Очарованные ночи,
 Очарованные дни.
Словно строгий чин природы
 Уступил права свои
 Духу жизни и свободы,
 Вдохновениям любви.
Словно, ввек ненарушимый,
 Был нарушен вечный строй
 И любившей и любимой
 Человеческой душой.
В этом ласковом сиянье,
 В этом небе голубом
 Есть улыбка, есть сознанье,
 Есть сочувственный прием.
И святое умиленье
 С благодатью чистых слез
 К нам сошло как откровенье
 И во всем отозвалось…
Небывалое доселе
 Понял вещий наш народ,
 И Дагмарина неделя
 Перейдет из рода в род.

Еще раз: пространство «контекстной» культуры было организовано таким образом, что в нем иерархичность, масштаб, уровень, «табель о рангах» играют подчиненную роль; пространство это как бы децентрализовано и разомкнуто в будущее; множество образующих его текстов свободно пересекаются друг с другом, и нельзя твердо сказать, что сыграло решающую роль для рождения «Пира…»: державинская ли ода, рылеевская ли дума, розеновская ли идиллия. Нет «главенствующего» текста, на фоне которого остальные произведения осознаются как взаимосвязанные и вне которого ни одно из них не может осуществить свой смысл во всей его полноте.

«Неоканонические» отношения строятся на принципиально иных основаниях. Они «пристреляны» к одной цели; они ориентированы на главенствующий центр, что, конечно, не отменяет своеобразного равноправия взаимодействующих стихотворений. Тютчев в своем лирическом шедевре следует тому же правилу, что и Федор Кони в куплетах Бородавкина из «шутки-поговорки» «Всякий черт Иван Иваныч!» (1850), где Ермил Ермилыч Бородавкин, московский купчик, попадает в Петербург и затем восторгается им в игровом разговоре с молодой провинциалкой:

Питер — древняя столица,
Я осмелюсь доложить. (…)
Здесь что шаг, то удивленье?
Всюду мрамор да гранит. (…)
Все в размерах здесь громадных,
От палат до фонарей…
И вдобавок дней отрадных
Не бывает здесь ночей. (…)
Да, уж надобно сознаться.
Что отыщется не вдруг
В целом свете, может статься,
Городок, как Петербург!