У парадного подъезда

  Опершись на грудь пучины,
Дети северной земли,
Вкруг полунощной твердыни,
Ждут чего-то корабли…
     Знать на пир они кровавый
Вереницей принеслись…
Иль им мало прежней славы?
Иль на шведа поднялись?..
     Нет! Уж шведу не до брани!
Под Полтавой швед устал.
Да и кто ж чрез наши грани
Безнаказанно шагал?
     Что нам диво ль пир кровавый? —
Бельт издревле нам знаком!
Там так грозно нашей славы
Прокатился первый гром! —
     Нет! То мирными рядами
Внуки к деду собрались,
И обнявшись парусами,
Деда здравствовать стеклись.
     Вот и он, в волнах родимых
Колыхаяся, пришел,
И семью непобедимых
Дед приветно обошел.
     «Здравствуй, дед! Твои родные
На поклон к тебе пришли;
Не подарки дорогие —
Славу деду принесли.
     Много нас в морях полсвета;
Внуков ты не перечтешь;
Ни преграды, ни завета
Ты отважным не найдешь!
     Уж не раз мы пир кровавый
Задавали на морях…
Скольких, скольких русской славой
Угостили на волнах!
     Веселись же!.. Наш Великий
Знать не даром нас любил;
Знать не даром Он при кликах
За здоровье внуков пил!..
     Он наш вождь, Он наш учитель,
Славы русской Он отец,
Царства русского строитель,
Флота русского творец!..»
     Величаво гром твердыни
Вторил флоту; — шумный вал
Расстилался по пучине —
И под ношею стонал…

Москва

Таким образом, механизм канонизации и — как следствие — многократного репродуцирования канона был приведен в действие. Едва Стромилов успел окончательно закрепить за вариациями на тему «Пира…» образ водной стихии, мотив царственной человечности, пафос российской воли, ритмический и даже рифменный («Великий — клики») строй, — как уже в 1836 году А. С. Хомяков обратил строй восторженных пушкинских эпитетов против нелюбезной его сердцу Англии (проложив тем самым дорогу «антипетербургской» идиллии М. А. Дмитриева, о которой речь впереди): «…Как кипят твои народы, / Как цветут твои поля! / Как державно над волною / Ходит твой широкий флаг! / Как кроваво над землею / Меч горит в твоих руках! / Как светло венец науки / Блещет над твоей главой! / Как высоки песен звуки, / Миру брошенных тобой!. Но — «другой стране смиренной, / Полной веры и чудес, / Бог отдаст судьбу вселенной, / Гром земли и глас небес».

В 1837 году появляется стихотворение Нестора Кукольника «Школа», посвященное морской прогулке Петра с Ромодановским, —

Стонет море; у Рамбова
Молодой гуляет флот;
Бот от домика Петрова
В море синее идет.
Море бурно. Что бояться?
Сам хозяин у руля;
Едет по морю кататься
Государева семья…

Спустя год, в начале 1838-го, Владимир Бенедиктов, особенно чуткий к поэтике «общих мест», стихотворно восславил Москву, использовав пушкинско-стромиловский «ключ» для своего ритмического «шифра»:

Град старинный, град упорный,
Град, повитый красотой,
Град церковный, град соборный,
И державный, и святой! (…)
Русь… Блестящий в вечном строе.
Ей Петрополь — голова,
Ты ей — сердце ретивое,
Православная Москва!
Чинный, строгий, многодумный,
Он, суровый град Петра,
Поли заботою разумной
И стяжанием добра. (…)
А она — Москва родная —
В грудь России залегла (…)