– Вот, возвратишься с победой из Казани, Василий, тогда и поговорим о судьбе племянника Дмитрия. Считай, что его судьба в твоих руках и зависит от успеха или неуспеха твоего похода…
– Может, возьму Дмитрия с собой в поход, подкормлю, поставлю на ноги в походе… Как, государь? – начал возражать Холмский и тут же осекся.
– В казанском походе Дмитрий тебе не помощник. – Сухо отрезал Василий. – Какой из него вояка, коли столько времени просидел в темнице… Так что его судьба в твоих руках, воевода…
– Все в руках божьих, – пробормотал Холмский и почему-то поежился от своих предчувствий, что государь не выпустит Дмитрия из темницы, независимо от успехов или неуспехов его казанского похода. – Все видит Боже, все узрит… – Холмский хотел даже добавить несколько слов относительно «узрения византийского коварства», но вовремя остановился, не испытывая государя, чтоб не переполнить его чашу терпения излишними напоминаниями о его милосердии по отношению к опальному племяннику.
«Авось, отпустит царевича Дмитрия после моего успешного казанского похода, – мелькнуло в мозгу Холмского, – хотя вряд ли…»
Василий снова высокомерно окинул взглядом своего первого боярина и воеводу и холодно сказал:
– Нечего рассусоливать, князь… Возвращайся с победой. С поражением ты не нужен ни мне, ни Дмитрию…
Если б только знал Холмский, какой позор придется испытать московскому войску под Казанью, правда, не его полкам, а полкам государева брата Дмитрия…
Послав в Казань сильное мобилизованное войско Холмского, государь через своего гонца велел Дмитрию до прихода этого войска не тревожить города хана Мухаммед-Эмина, не вступать в соприкосновение с обороняющимися татарами. Дмитрию же показалось, что Холмский хочет отнять у него лавры покорителя Казани. Он малодушно ослушался своего брата: не дожидаясь войска Холмского, Дмитрий выступил и своим преждевременным выступлением посрамил себя и московское войско еще более, чем в первой схватки у Поганого озера.
Это случилось в преддверие знаменитой казанской ярмарки 22 июня 1505 года. Хан Мухаммед-Эмин со всей свитой, не ведая о выступлении на Казань войска Холмского и думая, что потрепанные полки Дмитрия от него далеко и что они не посмеют напасть на него, пировал с приезжими купцами на живописном Арском лугу, где раскинулись тысячи шатров с иноземными яствами и товарами. Купцов подкупила ханская безмятежность на Арском лугу после его рассказов о жесточайшем поражении московских войск у Поганого озера. И только в больном купеческом воображении могло привидеться, как полки московские громят казанскую ярмарку, мстя хану за его предательство и вероломство. Купцы-то причем – тем более, иноземные?..
И раскладывало ничего не подозревавшее купечество иноземное свои дорогие диковинные товары, народ казанский гулял и веселился, многочисленные жены ханские сидели в тени роскошных наметов, наряженные дети хана и вельмож казанских гуляли… И вдруг, как гром на голову, словно с неба грозового, свалились на беспечных казанцев полки государева брата Дмитрия и стали топтать их конями, рубить саблями и гнать в город с ярмарки. Завертелась окровавленная человеческая воронка визга, страха, слез, выдавливаемая силой с ярмарки в сторону города. Бегущие от неожиданного появления неведомой страшной силы, исполненной праведного мщения за вероломство казанцев и жестокого поражения в битве у Поганого озера, давили друг друга как на подступах к городу, так и в тесноте узких казанских улочек.
Здесь бы русским и ворваться в город на плечах бегущих или осадить испуганную произошедшим на ярмарке Казань – ан нет… Сдалась бы Казань на милость московских победителей за милую душу. Только ведь и Дмитрий подбил на атаку свои полки только тем, что заранее разрешил им пограбить в охотку на ярмарке, набить свои обозы знатными торговыми трофеями, попировать в купеческих и ханских шатрах, зная, что ярмарка ломится от избытка драгоценных яств и напитков. И вдруг мечта военачальников и простых воинов исполнилась в одно мгновение – с яствами, трофеями. Начались веселые грабежи и пиры московитов Дмитрия – месть казанцам за убиенных русских купцов удалась. Даже взятие Казани уже не представляло никакого интереса в сравнении с ярмарочными трофеями и пиршествами от зари до зари…
Пьяные сторожевые дозоры дремали и наплевательски относились к своим обязанностям обеспечения безопасности русского лагеря на Арском лугу, пока бояре и воеводы московские нежились в бесконечных пирах под ханскими шатрами. А взбешенный удачной вылазкой русских хан не дремал – бодрствовал со своими военачальниками в высокой казанской стрельнице. Его бесило ликование московских воинов Дмитрия, и он выжидал удобного случая ответить ударом на удар, внезапностью на внезапность, ханской местью на государеву месть.