Тысяча вторая ночь

- Вы думаете, что сила ясновидения заключена в коврике? - сказал он.Вы полагаете, что это коврик из "Тысячи и одной ночи" с прикомандированным к нему духом, и собираетесь его купить? Надеюсь, что вы в самом деле заполучите духа: в высшей степени интересно иметь к своим услугам арабского джинна.

Мистер Грэхэм ничего не ответил; он в повелительной форме повторил кофейщику свое желание. Но ответ марабу был не слишком благоприятным.

- Он говорит: "Купишь коврик - сделаешь невыгодное дело".

- Откуда он знает, что я прогадаю на этой покупке, когда ему неизвестно, сколько я заплачу за ковер? Спроси его!

- Он говорит: "Ты сделаешь невыгодное дело, сколько бы ни заплатил за ковер".

- Вот это я называю честностью! Передай ему это!

- Он говорит: "Честность тут ни при чем. Но тебе невыгодно, сударь, покупать ковер, потому что он непокупной".

- Почему непокупной?

- "Потому,- говорит он,- что коврик нельзя купить даже тогда, когда он куплен".

Фаянсово-голубые зрачки мистера Грэхэма омрачились раздумьем.

- Коврик нельзя купить даже тогда, когда он куплен,- повторил он несколько раз.- Не разрешите ли вы этот ребус, Лавертисс! Или вы, профессор? Нельзя купить даже тогда, когда...

Колдун прервал его. Нараспев, тягучим голосом шейха, обучающего детей в мечетях, он прочитал изречение или стих из Корана, где постоянно возвращались три-четыре слова. Одно из них звучало вроде "серка", другое вроде "хиле", третье вроде "кедба".

Кофейщик внимал с суеверным почтением. Выслушав всю литанию, он перевел:

- Вот что сказал святой человек: "Коварством, а не силой, воровством, а не покупкой, обманом, а не правдой - так было, так и есть и так пребудет". Это все, что сказал святой человек.

- Ах вот что! - сказал мистер Грэхэм и почесал в затылке.- Вот оно что!

Он посмотрел на друзей, словно ожидая пояснений. Марабу завел новую литанию, звучавшую в переводе с небольшими вариациями, как предшествующая: "Обманом, а не правдой, воровством, а не покупкой, коварством, а не силой! Так приобретается коврик, так будет он приобретаться. Духи пророков подчинены пророкам".

- Что за вздор он мелет? Даю ему пятьдесят франков за облезлый ковер. Скажи ему! Последовала третья литания.

- Сударь, - сказал кофейщик, - он просит тебя хорошенько обдумать то, что он говорит: "серка", а не "шира", "кедба", а не "шира", "хакк", "хиле" и "зур", а не "карха". Ковер нельзя купить. К тому же пятьдесят франков мало.

- На-на! Мы начинаем понимать друг друга. Его нельзя купить, но пятьдесят франков мало. По-моему, слишком много, но мне хочется иметь коврик. Даю сто. Скажи ему!

- Сударь,- сказал кофейщик,- он говорит в третий раз, что ты будешь патриархом глупцов, упорствуя в своем желании: ковер не покупается, даже когда он куплен. Коварством, а не силой, обманом, а не правдой, воровством, а не покупкой - так приобретался ковер, так будет он приобретаться. Так было, так будет. К тому же сто франков слишком мало.

- Ах вот как! - язвительно заметил Грэхэм.- Даю ему полтораста франков, и больше ни сантима. Это крайняя моя цена. Передай ему и спроси его, продаст он ковер или нет?

Марабу долго качал бритой головой. Ответ его прозвучал так: "Полтораста франков - хорошо, я их возьму. Но что ковер станет твоим, о повелитель глупцов, об этом не может быть и речи. Ковер непродажный. Он быстро ко мне вернется! Но полтораста франков - хорошо, я их возьму".

Мистер Грэхэм был смущен.

- Как нужно понимать, что ковер к нему вернется?

- Он к нему вернется.

- Он собирается его выкрасть?

- Нет,- говорит он,- но дух вернет ему коврик.

- А сам он не будет помогать духу?

- Не будет.

- Он хочет, чтобы я этому поверил?

- Он еще раз сказал: "Это так".

- Он хочет, чтоб я поверил, будто джинн извлечет коврик из моего чемодана?

- В третий раз он сказал: "Это так, но повторять одно и то же скучно".

- Так передай ему, что, если это случится, я сам буду одержим всеми духами, сидящими в коврике. Понял? Передай ему это.

- Он говорит: "Полтораста франков - хорошо, я возьму их".

Мистер Грэхэм взглянул на марабу, на темно-коричневую кожу его лица; лоснящееся на солнце, покоробленное, как пергамент, лицо это было неизъяснимо, как стих Корана. Затем он сплюнул на африканскую землю, вынул три пятидесятифранковые бумажки, завладел ковриком и принялся исследовать свое приобретение: коврик был длиною в метр, желто-бело-красный, как пустыня, зигзагообразного тканья, обыкновеннейший "мергум", лишенный особых примет, если не считать возраста и следов многократных коленопреклонений. Мистер Грэхэм скатал коврик и, вызывающе глядя на марабу, сильной рукой сжал покупку:

- Если коврик от меня уйдет, я съем свою собственную голову! Понял? Ill eat my head. Передай ему!

- Куплен коврик вместе с джинном,- сказал Филипп Коллен.

- Кстати, вот и поезд!