Тысяча вторая ночь

На границе Тозера и оазиса расположена "Гостиница финиковой пальмы" низкое одноэтажное строение из красного кирпича пустыни, возведенное вокруг открытого зеленого двора. Двор огибает крытая галерея, "патио", откуда прямой ход в комнаты. В патио "Финиковой гостиницы" сидели в этот сверкающий полдень шестеро европейцев и пили кофе. Они сидели за двумя столами, достаточно удаленными друга от друга. Но это не мешало слуге равномерно уделять свое внимание двум столикам, ибо Африка - страна глазных болезней, и, подобно всему персоналу гостиницы, официант страдал отчаянным косоглазием. В остальном это был курчавый полукровка, по всей видимости лишь недавно оторванный от пальмовой первобытности и вставший на путь преуспеяния.

Лавертисс сказал:

- Ваше первое впечатление от этого странного места, профессор?

- Такого количества мух и ослов, искусанных мухами, я не видел нигде в мире. Да еще пальмы. Одного лишь здесь нет и в помине.

- Чего же именно?

- Людей в небесно-голубых мундирах с радугой на груди.

Другими словами: военных. Официально оазис подчинен Франции, и к нему идет железная дорога. Но европейцев здесь не больше дюжины, и между ними ни одного солдата. Покуда поезд, с которым мы имели удовольствие ехать, доставит в Тозер солдат - здесь может случиться все что угодно.

- Вы разумеете восстание?

- Почему нет? Но зачем .обязательно восстание? В путеводителе Тозер назван богатейшим оазисом Сахары. Здесь двести тысяч пальм и тьма-тьмущая абрикосовых и финиковых деревьев. Два-три арабских плантатора - настоящие миллионеры. Прежде оазис был постоянной мишенью разбойничьих набегов. Если ж нельзя было напасть извне, то боролись внутри оазиса.

- Скажите, Лавертисс, что вы думаете о трех господах с другого стола?

- Они не похожи друг на друга,- кратко ответил Лавертисс.- Если бы здесь был наш друг, прорицатель из Айн-Грасефии, мы получили бы более подробные сведения, nom dun petit chien! Признаюсь, он произвел на меня впечатление!

В эту минуту мистер Грэхэм выпил чашку кофе, осушил пот на лбу и вперил неподвижные фарфоровые зрачки в трех господ за столом на другом конце галереи. Один из них был низенького роста, с щелевидными глазками, черной бородой и растерянным выражением лица. У другого было бритое лицо римского сенатора, чуть красноватый нос и резкие складки в углах рта. В наружности третьего было нечто от маньяка или изобретателя: неподвижно устремленные в пространство водянисто-голубые глаза, светло-рыжие щетинистые усы, поддающаяся вперед голова и костюм с явным преобладанием пышно повязанного галстука. Мистер Грэхэм оглядел фаянсовыми зрачками названных трех господ и голосом, чересчур сонным даже для сиесты в Сахаре, произнес:

- Один из них - француз, другой - англичанин, а третий - немец.

Лавертисс презрительно фыркнул:

- Англичанин, француз и немец! В высшей степени правдоподобно. И без того англичане и французы плохо уживаются после войны, а вы еще навязали им немца в товарищи! И где ж - в Тунисе! Вы забываете, что Тунис - французская колония и что на ближайшие двадцать лет колонии застрахованы от посещения бошей. Дух ясновидения у вас, кажется, тютю! - вместе с ковриком сегодня ночью!

Мистер Грэхэм поднялся с кресла.

- Вы слышали, что я сказал? - произнес он зловеще вибрирующим голосом.- Один из них француз, другой - англичанин, третий - немец. Если вы сомневаетесь в этом или скажете еще хоть слово о коврике, который выкрал у меня сегодня ночью черномазый плут, я попрошу вас выйти на двор и потягаться со мной в боксе. See?

- Милый Грэхэм,- возразил Коллен,- неужели вы в самом деле хотите боксировать при сорока градусах в тени? И почему вы утверждаете, что коврик украл у вас марабу?

- Потому, что я купил его и он пропал. Кто другой мог на него польститься?

- Эге! А помнится, он предупреждал вас перед продажей?

- Он морочил меня: болтал какой-то вздор про джинна.

- Но вы не верите, что к ковру прикомандирован джинн - тот самый, что пророчествует? А сегодня ночью вы говорили, что своими глазами видели, как коврик вылетел в окно. Конечно - пальмовая водка...

Кровь ударила мистеру Грэхэму в голову.

- Я отвечаю за свои слова и знаю себе цену! Я - свободный английский гражданин и не позволю чумазым колдунам садиться мне на шею. Прежде чем я поверю, что джинны занимаются кражей ковров, я съем свою собственную голову. See? A того, кто посмеет сказать хоть слово про коврик или пальмовую водку, я попрошу выйти во двор и со мной побокс...

Ему не пришлось окончить фразу. Голос его все более и более размягчался, и посреди глагола "боксировать" он уснул.

Филипп Коллен наблюдал за ним с некоторой тревогой.

- Что с ним такое? - спросил Лавертисс.

- Надеюсь, что это пальмовая водка, - сказал Филипп Коллен. - Но скажите мне вот что: вы помните большое голубое озеро, которое мы видели сегодня поутру в окне вагона? Пять-шесть километров в глубь пустыни...

- Да, я видел его в окно.

- Вы поверите, что в старину разбойничьи караваны улепетывали им посуху?

- Нет, - сказал Лавертисс. - Мне так же претит это предложение, как Грэхэму то, что джинн украл его ковер.