Тысяча ударов сердца

Происшествие открыло мне глаза. Впервые я осознала, как много значу для своего народа. После моего чудесного спасения меня засыпали дарами: королевская конюшня пополнилась шестью чистокровными жеребцами, кладовые ломились от заморских деликатесов, а мои покои утопали в цветах. А сколько было писем! Я прочла все до единого: на орошенных слезами радости страницах теснились похвалы, пожелания здоровья и счастья.

Я искренне любила свой народ, и он платил мне взаимностью.

– Ноэми, ты просто чудо! – похвалила я, любуясь своим отражением.

– Госпожа, а он не рассердится? – Ноэми проворно водрузила мне на голову корону.

– В этом и смысл, – лаконично и вместе с тем исчерпывающе ответила я, перекинув копну волос на грудь.

– Он же не виноват, что потерял сознание, – вступилась за моего жениха Ноэми, впрочем без особой уверенности.

– Его вина в другом.

Каждое мгновение, пережитое мной в лесу, навсегда запечатлелось в памяти. Боль в раненом предплечье, смерть верных телохранителей, пожертвовавших собой, но не сдавшихся в плен врагу, ухмылка на губах Леннокса. Такое невозможно забыть. Как невозможно искоренить презрение к Николасу.

– Он даже не обернулся, Ноэми. Понимаешь? Так испугался за свою шкуру и пустился наутек, что напрочь забыл обо мне. Порядочный мужчина, вне зависимости от титула, не бросил бы свою суженую на произвол судьбы. Я не собираюсь разрывать помолвку, однако впредь не позволю командовать собой.

Ноэми со вздохом стиснула руки:

– Благородному джентльмену такое поведение не к лицу. Ваш брат никогда бы так не поступил.

– Дело не в благородстве, а в элементарной порядочности. Ты правильно говоришь, Эскал бился бы за меня до последней капли крови. – Я отвернулась к окну.

– Поведение и впрямь неподобающее. Из-за него вы так расстроились, госпожа? У вас очень грустный вид. – Ноэми подперла сомкнутыми руками подбородок.

– Да, наверное.

Ноэми придвинулась ко мне и зашептала:

– Вы встретились с убийцей собственной матери. Наблюдали смерть своих подданных. Подверглись допросу. Сбежали из темницы и проделали огромный путь. Не всякому мужчине такое по плечу. Неудивительно, что вы грустите, сердитесь и прочее.

– Есть и другая причина.

– Какая же?

Закрыв глаза, я вспоминала, как изменился его тон, когда вопросы и угрозы иссякли.

– Он спросил, какое мое любимое созвездие. Мой похититель. А я спросила, какое любимое у него.

Ноэми потрясенно уставилась на меня:

– Вы говорили с ним? Зачем?

– Сама не знаю. Это меня и смущает. Теперь я вижу в нем человека. Человека, связанного по рукам и ногам, действующего не по своей воле. Слышала бы ты, как он рассуждает о звездах, как подбирает слова. У него необычного оттенка глаза – небесно-голубые, яркие. – Я судорожно сглотнула. – Но он отнял у меня мать. И намеревается отобрать королевство, трон и все, что мне дорого.

Ноэми смотрела на меня с состраданием:

– Этому не бывать.

Я устремила невидящий взгляд в пустоту:

– Никогда. Я согласилась выйти за Николаса ради своей страны, ради безоблачного будущего Эскала. И ради них же не уступлю Ленноксу.

– Никак не могу смириться, что этот негодяй – не плод вашей фантазии и у него есть имя, – содрогнулась Ноэми, подавая мне платье.

– Есть, не сомневайся. – Язык не поворачивался признаться ей, да и вообще кому-либо, что имя Леннокса преследовало меня днем и ночью, вызывая то страх, то гнев, то, хуже всего, благодарность.

* * *

Я вплыла в обеденный зал с высоко поднятой головой. В волосах, вопреки обыкновению, поблескивала корона, которая сегодня пришлась как нельзя кстати. На почетных местах устроились главные мужчины в моей жизни. Отец, как и полагается, восседал в центре и взирал на кушанья так, словно те нанесли ему непоправимое оскорбление.

По левую руку от него находился мой возлюбленный брат Эскал. Его глаза сияли, улыбка согревала сердце, а весь вид выражал то, чего мне так недоставало в отце.

Справа от отца виднелось пустое кресло, предназначенное для меня, а рядом, с угрюмой миной, ковырялся в тарелке дражайший Николас. Заметив меня, он едва не подавился. Со струящимися по спине волосами я смотрела на него в упор, во взгляде читался вызов. Пусть только посмеет пикнуть!

– Доброе утро, брат, – поприветствовала я и, обогнув стол, наклонилась поцеловать отца. Потрясенный не меньше моего, он заподозрил подвох и нахмурился.

Наполнив свою тарелку, я опустилась в кресло. Мой жених наконец собрался с духом и заискивающе произнес:

– Отрадно видеть тебя в добром здравии.

Я снисходительно улыбнулась, но промолчала. За время моего затворничества ко мне допускались только доктор и Эскал. Не знаю, заглядывал ли отец, мне не докладывали, зато Николас наведывался трижды, и всякий раз верная Ноэми давала ему от ворот поворот.

– Душечка, не хочется омрачать наше первое совместное утро ссорой, но после завтрака, будь добра, заколи волосы, – шепнул Николас самым любезным тоном.

Впрочем, уловка не подействовала.

Я повернулась и смерила его ледяным взглядом. По счастью, Николасу хватило ума отстраниться.