Тысяча слов

Я почти закончила свое исследование. Даже если бы я не исполняла главную роль в «Эшли Мейнерд – Хроники потаскушки», теперь я знала все о моем деле, включая все грубости и колкости, сказанные в мой адрес. Все статьи с сайта старшей школы Честертона о скандале с комментариями. Раньше я бы заплакала, но теперь я привыкла слушать гадости от незнакомых людей. Меня называли шлюхой, говорили, что мои родители ужасные и ленивые люди, они даже не должны были подпускать меня близко к телефону, что я дурно влияю на других и порчу этот мир. Говорили, я должна радоваться, что не забеременела или не подхватила какую-нибудь болезнь, что я слабовольная и образец всех пищевых расстройств. Считали, что меня нужно наказать не краткосрочными общественными работами, а засадить меня надолго. О Калебе они ничего такого не говорили. Я знала все о похожих случаях – о девушке из Флориды, которая на спор выложила свои фотки и еще одной девушке из Алабамы, с историей, похожей на мою. Я помнила наизусть все сайты, факты и цифры, всю статистику. Я стала экспертом в этом, хотя, наверное, я была им уже, когда получила смс от Вонни, с моей прикрепленной фоткой. Теперь у меня есть только 16 часов, чтобы закончить свой проект. Но мне было немного грустно. Не то чтобы я обожала сидеть каждый день с ребятами на общественных работах, но проводить время с Маком, есть сладости и слушать музыку, было приятно. И что самое главное – не нужно было говорить о том, что со мной произошло. Мне нравилось это чувство покоя. Теперь я могу сказать, что Мак стал моим лучшим другом. Нет, я и Вонни не стали врагами, но мы отдалились. Что неудивительно, когда одна из нас смеется и едет на волейбол, а вторая вместе с другими малолетними преступниками направляется отбывать наказание. Было странно думать об этом. Мы обе потеряли одну и ту же вещь – меня. Я потеряла себя, когда Калеб отправил фото друзьям. Или когда мы расстались. А может, это случилось, когда я начала бояться, что потеряю его. Вонни потеряла меня, когда я стала печально известной знаменитостью школы. Хоть мы обе потеряли одно и то же, Вонни это особо не затронуло. А меня – да. Она продолжала жить, как обычно. Я же жила в неизвестности. Наказание Даррела закончилось, но он продолжать работать над своим проектом. Он читал по слогам, поэтому делал работу намного дольше, чем мы. Миссис Моузли подписала документы, отпустила его, и мы все попрощались с ним, но к нашему удивлению, на следующий день он снова сел за свой компьютер.

− Мне нужно закончить, − сказал он миссис Моузли, − Я никогда ничего такого не делал и хочу посмотреть, что из этого получится.

Она не возражала. И даже помогала ему печатать. А без нее, мы все старались ему помочь. Он начинал орать, когда у него не получалось, и мы подсказывали ему ответы. Все, кроме Мака. Он обычно молчал.

А мой отец, в это время, бегал по собраниям. Он уже не пытался изменить мир, а просто хотел сохранить работу. Теперь у него редко выдавалось время на чтение газеты. Но иногда это меня успокаивало. Вечерами, когда он задерживался допоздна, я была рада, что не нужно садиться в машину и думать, чем заполнить неловкое молчание. Я любила папу, и чувствовала вину за то, что с ним происходило, но не знала, как сказать ему об этом. Как ни странно, на улице было очень тепло, когда я уходила после сорок четвертого часа. Начиналась зима и я была рада пройтись, хотя все еще чувствовала себя неуверенно, когда мимо проезжала машина. Знает ли меня этот человек? Видел ли он фотку? Я не могла перестать думать об этом. Я вдохнула холодный воздух и увидела Мака, открывающего упаковку конфет.

− Все свои я съела, − сказала я .

− Жадина, − ответил он, закидывая в рот желтую конфету.

− Розовые остались? – спросила я.

Он закатил глаза и принял гордый вид, но все же засунул руку в карман и протянул мне горсть конфет.

− Мои любимые, − улыбнулась я.

Мы шли по тротуару, плечом к плечу, и жевали конфеты.

− Ты каждый день ходишь пешком? – спросила я, потому что ни разу не видела, чтобы он шел этой дорогой. Обычно мы прощались у выхода или я уходила, когда он еще сидел за компьютером.

− Вообще-то, нет, − сказал он. – Я сейчас не домой.

− А куда?

− Туда, где нет ничего веселого.

− Я с тобой.

− Есть время? – спросил он, бросив на меня оценивающий взгляд.

− Конечно.

Я шла за ним по не знакомым улицам, сначала мимо моего района, затем мы свернули на юг, где стояли маленькие домики. Некоторые были совсем ветхие, и когда мы шли, я заметила, что некоторые были заколочены, некоторые были завалены мусором – старыми игрушками и электроприборами. Честертон был маленьким городом, и я знала, что у нас есть такие места. Я знала, что с нами учились дети из неимущих семей, но мы их сторонились. Ребята из моего района обычно тут не бывали, а они не гуляли в наших местах.

− Ты живешь здесь? – спросила я, когда мы повернули за угол и очутились на улице, которая заканчивалась тупиком.

− Жил раньше.