Тысяча шагов в ночи

Миуко отпрянула, как ужаленная. Может, в этот момент у нее и была синяя кожа и белесые глаза, но остальные черты лица остались прежними.

– Шаоха! – закричал отец.

Она посмотрела в заднюю часть трактира, где, насколько ей помнилось, одиннадцать дней назад Миуко стояла, наблюдая, как лицо Отори Рохиро искажается от страха и ужаса.

– Что ты с ней сделала?

С этого положения прошлая сущность не могла видеть ее за рухнувшей стеной. Ее прошлая сущность не знала, что отец обращался к ней, к шаоха.

Все это было недоразумением.

Ошибкой.

Возможно, если бы она не убежала тогда, отец обнял бы ее среди дымящихся руин постоялого двора. Возможно, убедил бы жрецов, что она не демон. Возможно, жрецы помогли бы ей. Возможно, сами отвели бы ее в Дом Декабря.

Ее глаза сузились.

Но сейчас это не могло быть недоразумением. Она стояла на коленях подле него. Стояла прямо здесь и разговаривала с ним. Находилась так близко, что отец должен был узнать дочь, внезависимости от ее внешности. Она по-прежнему была его дочерью.

– Прочь отсюда! – прорычал он.

Миуко сжала кулаки.

– Прочь! Тебе здесь не рады!

Она хотела снова стать человеком… ради этого? Чтобы быть отвергнутой единственным человеком, которого она любила больше всего на свете? Быть преданной? Изгнанной? Ради этого?

Она не помнила, как стянула перчатки со своих рук, не помнила, как преодолела расстояние между ними, и не помнила, как впилась пальцами в его одеяние, заставив того закричать от боли.

Но Миуко все поняла, когда кончик пальца коснулся заросшего щетиной подбородка отца. Поняла, когда услышала резкий вздох. Когда почувствовала, как жизнь вытекает из него, словно вода из источника, перетекая в нее, наполняя ее новыми силами, новой жизнью. Она поняла это и наслаждалась каждой минутой, сжимая пальцами челюсть, жаждая большего.

5 Надежда и отчаяние

Миуко собиралась убить своего собственного отца.

«Нет».

Она любила своего отца. Возможно, он был неправ, но это не значит, что он заслуживает смерти за свою ошибку.

«И мы не убийцы», – добавил внутренний голос.

Миуко резко схватила отца – на этот раз под мышки, – и вытащила его из-под обломков во двор, где он начал вырываться из ее рук.

– Мне жаль, отец… – начала она.

Но она забыла, что к этому времени во дворе появились жрецы. Они бросились к ней, размахивая своими знаменами.

Рохиро отпрянул от нее.

– Я не твой отец.

– Ты мой единственный отец, – тихо сказала она. – Но я не знаю, смогу ли простить тебя за это.

Он моргнул, как будто впервые увидел ее: по-настоящему увидел и как демона, и как свою дочь. Но было уже слишком поздно; Миуко больше не могла медлить. Она обогнула мрачных жрецов и их треклятые заклинания и, не оглядываясь, второй раз за день побежала из деревни.

Миуко бежала так долго, пока хватало сил, но на самом деле это продолжалось недолго, потому что боль в ее сердце была слишком мучительной. Задыхаясь, она рухнула на окраине Коцкисиу-мару, обхватив голову руками.

Почему-то повторное изгнание собственного отца ранило куда сильнее. Да, прошлый раз было больно, но помимо этого, появилось смятение… надежда, что однажды она сможет вернуться.

Но к чему она вернется теперь?

К целой жизни стараний и неудач только ради того, чтобы соответствовать общепринятым нормам? Быть тихой, послушной, женственной? Отец, возможно, и потворствовал ее редким своенравным выходкам, в то время как жители деревни едва ли могли терпеть подобное, но никто из них по-настоящему не принимал их.

Или не принимали ее.

Возможно, когда-то ей этого вполне хватало, но теперь, когда она испытала иные возможности – свободу, приключения, признание, – Миуко поняла, что никогда не сможет вернуться домой, даже если вновь станет человеком.

Впервые с начала ее злоключений она позволила себе расплакаться. Слезы хлынули горячим и быстрым ручьем, стекая по щекам и падая на обнаженные руки.

Пока она рыдала, откуда-то с лесной опушки до нее донесся голос, тихий и шипящий:

– Что за с-с-слезы? Почему ты плачеш-ш-шь?

Удивленная, Миуко резко выпрямилась и смахнула слезы.

Рядом с ней появился дух размером не больше ее руки. У маленького создания было лицо женщины и тело змеи, жемчужно-белое, с нежными голубыми оборками у ушей и парой бесполезных передних лап, каждая из которых заканчивалась одним когтем.

Миуко фыркнула.

– Кто ты такая?

Пожав плечами, дух отщипывала листья, ее раздвоенный язык мелькал между губами.

– Никто из пос-с-с-следователей. Что тебя беспокоит, шаоха-джай?

Несмотря на то что истории матери твердили ей, что любому духу, утверждающему, что он «никто», доверять нельзя, Миуко была слишком удивлена смелостью маленького духа, чтобы проявлять осторожность. Кроме того, она была шаоха.

– Ты не боишься меня? – поинтересовалась Миуко.

– А чего тебя боятьс-с-с-ся?

Миуко вздернула бровь.

– Может, я хочу убить тебя?

– Ухула не так с-с-с-сильна. Многие могут убить меня. – Голова духа задумчиво покачивалась взад-вперед. – Но никто не преус-с-с-с-спел.

Это казалось справедливым.