Тысяча душ

- Не знаю, - прибавила она, - я видела его раза два; лицо совершенно как у иезуита. Не нравится он мне; должно быть, очень хитрый.

Калинович ничего не возражал и придал лицу своему такое выражение, которым как бы говорил: "Всякий может думать по-своему".

Между тем Петр Михайлыч тоже возвратился домой и переодевался в своем кабинете. Услышав голос Калиновича, он закричал:

- Калинович, вы здесь?

- Здесь, - отвечал тот.

- У вас гость был, князь заезжал к вам.

- Знаю, - отвечал Калинович.

- Что ж вы думаете сделать? - продолжал старик, входя. - Э! Да вот вы кстати и приоделись... Съездите к нему, сударь, сейчас же съездите! Подите-ка, как он вас до небес превозносит.

- Зачем же сейчас? - вмешалась Настенька. - Не успел он завернуть, как и бежать к нему на поклон. Какое благодеяние оказал... это смешно!

- Ужасно смешно! Много ты понимаешь! - перебил Петр Михайлыч. - Зачем ехать? - продолжал он. - А затем, что требует этого вежливость, да, кроме того, князь - человек случайный и может быть полезен Якову Васильичу.

- Чем же он может быть полезен Якову Васильичу? Вот это интересно; этого я точно не понимаю.

Петр Михайлыч рассердился.

- Нет, ты понимаешь, только в тебе это твоя гордость говорит! вскрикнул он, стукнув по столу. - По-твоему, от всех людей надобно отворачиваться, кто нас приветствует; только вот мы хороши! Не слушайте ее, Яков Васильич!.. Пустая девчонка!.. - обратился он к Калиновичу.

- Я думаю съездить, - проговорил тот.

Настенька взглянула на него.

- Поезжайте, - подхватил старик, - только пешком грязно; сейчас велю я вам лошадь заложить, сейчас. - прибавил он и проворно ушел.

- Ты поедешь? - спросила Настенька.

- Конечно, поеду, - отвечал Калинович.

- А если я не хочу, чтоб ты ездил?

- Странное желание! - проговорил Калинович.

- Ну, положим, что странное, но если я этого хочу; неужели ты не пожертвуешь для меня этими пустяками?

- Я не понимаю, в чем тут жертвовать. Мне надобно заплатить визит, я и плачу, - что ж тут такого?

- Тут ничего, может быть, нет, но я не хочу. Князь останавливается у генеральши, а я этот дом ненавижу. Ты сам рассказывал, как тебя там сухо приняли. Что ж тебе за удовольствие, с твоим самолюбием, чтоб тебя встретили опять с гримасою?

- Я еду не к генеральше, которую и знать не хочу, а к князю, и не первый, а плачу ему визит.

- Не езди, душечка, ангел мой, не езди! Я решительно от тебя этого требую. Пробудь у нас целый день. Я тебя не отпущу. Я хочу глядеть на тебя. Смотри, какой ты сегодня хорошенький!

Говоря это, Настенька взяла Калиновича за руку.

- Я опять сюда вернусь через какие-нибудь четверть часа, - отвечал он.

- Не хочу я, говорят тебе! - возразила Настенька.

- Каприз - и больше ничего, и каприз глупый! - проговорил Калинович, нахмурившись.

- Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, - начала она. - Как ты сказал, что был у тебя князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита князю: эти люди обоих нас погубят.

- До предчувствий дело дошло! Предчувствие теперь виновато! проговорил Калинович. - Но так как я в предчувствие решительно не верю, то и поеду, - прибавил он с насмешкою.

- Я очень хорошо наперед знала, - возразила Настенька, - что тебе самое ничтожное твое желание дороже бог знает каких моих страданий.

- Если вы это знали, так к чему ж весь этот разговор? - сказал Калинович.

Настенька вся вспыхнула.

- Послушайте, Калинович! - начала она. - Если вы со мной станете так говорить... (голос ее дрожал, на глазах навернулись слезы). Вы не смеете со мной так говорить, - продолжала она, - я вам пожертвовала всем... не шутите моей любовью, Калинович! Если вы со мной будете этакие штучки делать, я не перенесу этого, - говорю вам, я умру, злой человек!

- Настенька! Полноте! Что это вы! - проговорил Калинович и хотел было взять ее за руку, но она отдернула руку.

- Подите прочь, не надобно мне ваших ласк! - сказала она, встала и пошла, но в дверях остановилась.

- Если вы поедете к князю, то не приезжайте ни сегодня, ни завтра... не ходите совершенно к нам: я видеть вас не хочу... эгоист!

Калинович сделал гримасу. Настенька повернулась и ушла.

В эту минуту вернулся Петр Михайлыч и еще в дверях кричал:

- Лошадь готова-с; поезжайте с богом!

- Очень вам благодарен, - отвечал Калинович и, надев пальто, вышел на крыльцо.